— Скажите, а в списке ваших недругов, случайно не значился такой Перминов Александр Петрович, бывший прокурор области? Тот, которого убили два дня назад.
Услыхав фамилию убиенного прокурора, Краснов как-то сразу побледнел и пошел мелкой дрожью, словом не на шутку наложил в штаны, вследствие чего враз растерял свой самоуверенный вид и из Великого магистра превратился в обычного маленького напуганного человечка.
— Так, вот из-за чего вся эта каша, — озадачено и, вместе с тем, испуганно произнес он. — Вы здесь потому, что полагаете?.. Но почему именно я?.. Какое я имею к этому отношение?
Глядя на Краснова, трудно было сказать, притворяется он или на самом деле шокирован, что его связали с убийством прокурора. Между тем, подбежал помощник старшего офицера и что-то прошептал последнему на ухо.
— Ого, — только и сказал тот, многозначительно посмотрев на Краснова, а потом быстро начал распоряжаться: — Никого из комнат не выпускайте. Пусть пока сидят и ждут. И вызови автобус, а то на всех нам места не хватит. Этих, — он показывает рукой на стоящих рядом охранников Красного, — оправляйте в контору прямо сейчас. Скажи Петрову, пусть распорядится.
— И его тоже? — лейтенант, кивнул на меня.
— Ага, и его. Там разберутся, что к чему.
— Мне тоже собираться? — спрашивает Краснов.
— Вы пока останетесь, но, не переживайте, дойдет и до вас черед.
— А чего мне переживать, это вы переживайте, — огрызается Борис Григорьевич. — За это самоуправство вам придется отвечать.
Он и в самом деле очень быстро справился с собой и теперь, наморщив лоб, соображает, что ему делать в такой ситуации. Быть может, и подсказал бы ему, но я и сам не знаю, что такого было обнаружено, что офицер только сказал «ого» и распорядился убрать меня с поля зрения.
Нами (то есть, мною, губастым, его двумя помощниками, охранником из «Цитадели-Б» и еще двумя неизвестными мне господами) набивают воронок и отправляют по назначению.
По дороге Колобок, который неожиданно для меня оказывается большим оптимистом, пытался веселить публику старыми анекдотами, борода которых растет со времен первой мировой войны, но единственный человек у кого они вызывали смех — это он сам. Причем смеялся он так, как может смеяться человек с совершенно чистой совестью и, слушая его, не поверишь даже, что он предлагал сделать из меня факел. Остальные попутчики были мрачнее ночи; им не до смеха. Мне тоже, особенно, если учитывать то, что кулак этого весельчака перевернул все мои кишки.
Потом, мне пришлось еще с час пропариться закрытым в «обезьяннике», вместе с теми же губошлепами и колобками, и только тогда я был затребован следователем Дунайским, которого исходя из его пожеванного лица и красных непромытых зенок только что оторвали от подушки. Хорошо, что еще столичным следопытам поставлена задача по горячим следам, в предельно сжатые сроки размотать убийство Перминова, а то пришлось бы до утра сидеть. Вот и стараются. Найдут, не найдут, но зато всегда оправдание будет: делали все возможное, на пределе человеческих возможностей, работали утром, днем, вечером и ночью.
3
— А почему вы решили связать клуб рыцарей-любителей и убийство, можно узнать? — таков следующий вопрос Дунайского.
— Спросить можно. А можно и прочитать. Я же все подробно написал.
— И все-таки?
— Наверное, из тех самых соображений, что и ваши люди решили оцепить особняк Краснова. Это говорит о том, что мои мысли совпали с вашими и мы вышли на один и тот же след.
Дунайский еще раз вчитывается в бумаги, на что у него уходит минут десять, в течение которых я успеваю задремать на стуле.
— Сергей Николаевич, а Сергей Николаевич! — возвращает меня к реальности Владимир Валентинович и когда ему это удается, спрашивает: — У вас еще есть какие-либо факты или собственные выводы, относительно убийства Перминова и Никитюка? Меня интересует любая мелочь, которая могла бы нам помочь.
— Нет, все, что у меня было, я изложил на бумаге. Клиента у меня нет, как нет никаких оснований что-либо скрывать от следствия. Было бы что добавить, я бы это сделал.
Дунайский с трудом подавляет в себя желание зевнуть и потирает кроличьи глаза.
— Хорошо, Сергей Николаевич, вы все написали, а личность вашу мы проверили, можете быть свободными. Если у вас появится что-то новое, сообщите мне.
Он протягивает мне написанные на бумажном огрызке его телефонный номер, а также название гостиницы, в которой он остановился.
Интересно, что столичный господин не говорит «если вы вспомните», а говорит «если у вас появится что-то новое», то есть он совсем не протестует против моих дальнейших потуг узнать «что-то новое», при условии, конечно, что новое, я немедленно сообщу ему.