Выглядел он плохо. Осунулся, побледнел, в глазах лихорадочный огонек.
— Хворал либо? — спросил Элендей.
— Нет, так просто, бессонница привязалась.
— Да что ты, старик, что ли? Это они глаз сомкнуть не могут.
— Ума не приложу. Не спится — и все.
Пока жена Элендея Незихва собирала на стол, Шеркей рассказал, что собирается ставить новый дом. С лесом дело уже на мази: целая делянка куплена у Узалука. Теперь нужно рубить и вывозить. Только вот рабочих нанимать дорого, вот если бы кто помог в этом деле.
— Конечно, подсоблю, — сказал Элендей. — Кто же тебе еще поможет, если не я. Когда рубить думаешь?
— До снега все свалить надо, а по первопутку привезти.
— Ты, брат, осени не дожидайся, — посоветовал Элендей. — Отжались, отмолотились — чего же время тянуть? На этих днях и махнем в лес. Далеко делянку дали?
— Да нет, поблизости. Сам не видел, но говорят, что делянка добрая. Сруба на два вроде хватит.
— Ого-го! На какие же шиши купил ты ее? Ведь говорил, концов с концами свести не можешь?
— Обошелся, обошелся… Так вот как-то получилось. Сам дивлюсь, — промямлил под нос Шеркей.
— Ничего себе обошелся! На целую делянку размахнулся! Да на какую! Два сруба! Ну ловкач! Видать, что-нибудь продал?
Элендей с недоверием поглядел на старшего брата, тот нагнулся и стал старательно почесывать щиколотку правой, потом левой ноги.
— Скажешь еще… Что мне продавать? Лошадь последнюю?
— Не продал, так еще лучше. Подвигайся к столу. Пивцо есть. И пожевать что-нибудь найдется. Главное — соль и ножик есть. Выпьем за твою удачу. От души радуюсь.
Выпили. Захрустели на зубах только что сорванные с грядки огурцы. После второй чарки отведали творожного масла.
Лицо Шеркея порозовело, складки на лбу стали не такими резкими, глаза потеплели.
— Да… — задумчиво произнес Элендей, подвигаясь поближе к брату. — Улыбнулась тебе судьба. Теперь дела твои пойдут в гору! Тимрук настоящим мужиком скоро будет. Ильяс тоже в помощники набивается. Живи да радуйся!.. Как пиво-то? Вроде удалось. Пей, пей на здоровье. Еще кувшин выставлю. Да и Сэлиме тоже… Слушай-ка, что я скажу о ней…
— Ну? — Шеркей со стуком поставил недопитый ковш на стол и рывком подался к брату.
— Эка ты пугливый какой! Побледнел аж.
— С прошлого разговора с тобой таким стал.
— Не робей! Прошлый раз я о другом толковал. А сейчас порадовать тебя хочу. Двойная удача тебе выпала. Счастливая дочь твоя будет. Голову даю на отсечение!
— Не пойму, не пойму, к чему ты клонишь.
— Тут и понимать ничего не надо. Большой мудрости не требуется. Проще пареной репы. Грудной ребенок разберется. Пришла пора нашей птичке свое гнездышко вить, птенчиков растить деду Шеркею на утеху. А я сватом ее буду. Иль плох?
Элендей приосанился, выпятил, как солдат на смотру, грудь, браво расправил усы.
— Нашел чем удивить!
Шеркей вылез из-за стола, затоптался по комнате. Брат закурил трубку.
— Хватит тебе приплясывать! Садись, выпей со сватом еще ковшичек-другой.
— Любишь, любишь ты язык чесать да зубы скалить. Тогда приходил, наплел такого, что сердце перевернулось. Теперь вот опять, опять…
Шеркей неловко опустился на стул, собрал со стола крошки, начал скатывать их в шарик.
— Заладил одно: в прошлый раз, в прошлый раз. Плюнуть на то надо.
Элендей хотел смачно плюнуть, но, покосившись на Незихву, проглотил слюну.
— Забудь о том разговоре. Теперь все уладится. Посмотри, как мы с Незихвой живем. Дай бог каждому! А почему? Потому, что по любви поженились. Вот так и Сэлиме замуж выйдет. Да не маши ты ручищей. Не шучу я.
Шеркей сунул в рот хлебный шарик, проглотил, не разжевав. Потом подозрительно осмотрелся, хотя хорошо знал, что в доме только свои. Наклонившись к брату, еле разжимая губы, спросил:
— От чьего же, от чьего же имени ты оказываешь нам честь, честь, дорогой сват?
— Жених что надо! Такой же, как мы с тобой. Нашего, крестьянского, ржаного роду-племени. Руки золотые. Сердце тоже. И лицом и всем прочим удался. А в Сэлиме души не чает. И она в нем! Плохо разве?
— Ну хватит, хватит плести околесицу, зубы заговаривать. «Жених, жених, души не чает!» Нет такого у моей дочери!
— Нет, говоришь? Есть, браток! Голову даю на отсечение!
— Кто же это, кто?
— Тухтар.
Стул с грохотом упал, со стола скатились два огурца, опрокинулась солонка, вокруг ковша затемнела лужица пива.
— Ты, ты шути-шути, да не зашучивайся! — взвизгнул Шеркей на всю избу. Шевеля губами, глотая воздух, как выброшенная из воды рыба, он долго не мог отдышаться. Ему казалось, что его ошпарили крутым кипятком.