— Основательно сделали! Основательно! Ха-ха! — осклабился Урнашка.
Его смех разбудил Ильяса. От возни брата проснулся Тимрук.
— Папа, что это тут? — зевнул он.
— А, Тимрук! — заулыбался Нямась. — Иди сюда скорей.
Нямась выбрал самую большую чашку, наполнил ее до краев пивом.
Тимрук, сонно посапывая, оделся, подошел.
— Выпей-ка за мое счастье. Будь молодцом! Пора тебе приучаться к доброму делу. Вон какой вырос. Отец не нахвалится тобой.
Нямась вместе с чашкой протянул новую трешницу. Тимрук вопросительно взглянул на отца. Тот одобряюще закивал головой:
— Тяни, тяни до дна, сынок. За хороших людей, за родственников, родственников наших.
Сын залпом выпил, зажал в кулаке трешницу, облизывая губы, вышел из избы.
— Воды, воды… — несколько раз простонала Сайдэ. Бессильный голос звучал слабо.
Ее услышал только Ильяс. По грязному полу зашлепали босые ножонки, мальчик подбежал к блаженно улыбавшемуся, разомлевшему от хмельного, отцу.
— Ты что?
— Папа, с мамой опять плохо. Стонет и стонет.
— Ничего, ничего ей не сделается. Выздоровеет. Не век ей на постели валяться. А ты ляг с ней, ляг. Она и успокоится.
Мальчуган напоил мать. Она глотала с трудом. Рука дрожала, и по подбородку сбегали струйки воды.
— Ворон!.. Продал дочь… Живую душу продал… А сам водку хлещешь. Дитя родное пропиваешь…
Голова Сайдэ опять беспомощно упала на подушку.
— Не фырчи, не фырчи! Не твоего ума дело! Знай свое место. Лежи себе, посапывай! — крикнул муж.
Ильяс насторожился. Бочком прокрался к своей постели. Проворно обулся, накинул латаную шубейку, схватил треух, сшитый из шкурки несчастного рыжего кота, и шмыгнул к выходу. В дверях столкнулся с братом.
— Ты бы проводил его, Тимрук, — сказал отец.
— Это кого? Ильяса-то? Да он ничего не боится. Как дядя Элендей.
Услышав имя брата, Шеркей недовольно дернул головой, отвернулся.
— Ну, веселимся, стало быть? — обратился он к своей новой родне, пытаясь отвлечься от неожиданно пробудившегося беспокойства. — Теперь нам только и повеселиться. Самое время, самое время. А старуху мою не слушайте. Ложки в одной корзинке не могут не постукаться друг о друга. Но всему делу голова — я. Я здесь хозяин. Как сказал, так и будет.
— Верно говоришь, сват. Умеешь держать слово. Раньше я уважал тебя, а теперь еще больше уважаю. Люблю даже. Да. А что я за человек, ты знаешь. Вся деревня знает. Да что там деревня — волость, уезд! Да! И вот, заметь, я тебя выделяю среди других. Понимай это. Да цени.
— И-и! Сватушка! — встрепенулась Алиме. — Ведь желающих быть за сынком нашим, знаешь, сколько было? Хоть палкой отгоняй! Сказать по правде, то я уже приглядела ему невесту. Да сынок и слышать не хотел. Знай твердил: Сэлиме да Сэлиме. Вынь да положь! Во как! Точно свет клином на твоей дочери сошелся. Почитай, с прошлого года так. Худеть стал от тоски. Ну и пришлось для него постараться…
После водки — керчеме. Чашка за чашкой. Закуски разной — не расскажешь. А в кармане-то сотенка целковых. А во дворе-то лошадка добрая, коровушка славная, на молочко щедрая. Да санки с подрезами, да сбруя ременная. А под потолком лампа ясным солнышком сияет. Веселись, Шеркей! Пришел на твою улицу праздник!
Никто на заметил, как вернулся Ильяс, разделся, сбросил полные снега валенки, юркнул в постель к матери.
— И-и! Дорогой сватушка!
— Пей, братец! Не ленись! За счастье свое пьешь! Да…
— За здоровье зятька моего любезного!..
— Га-га! — скалился Урнашка.
— Скрипку теперь бы сюда!
— Ну-ка, тряхни стариной, женушка! Ведь соловьем когда-то заливалась!
Раскрасневшаяся Алиме не заставила себя долго просить, вскинула голову и, мечтательно прищурив глаза, запела. Песню громко подхватили остальные. Пели старательно, натужливо, но голоса звучали хрипло, вразброд. Выводя высокие ноты, Шеркей вскидывал подбородок, тряс головой. Урнашка неуклюже взмахивал длинными руками.
Вдруг в комнате резко повеяло холодом. Взглянули на дверь — и замерли с открытыми ртами. У порога, окутанный клубами пара, стоял человек. Это был Элендей.
Первым опомнился Каньдюк. Схватил ковш, сдерживая пробегавшую по рукам дрожь, наполнил его пивом и с притворным радушием, гостеприимно улыбаясь, крикнул:
— Вот только кого нам не хватало! Угощайся, сваток! Долго жить будешь: только что тебя вспоминали. Хотели сходить за тобой, но не решились беспокоить. А ты и сам тут как тут. Легок на помине, счастливый человек. Да.