Мишко открыл дверцу машины, и на волю вырвалась весёлая звонкая музыка. Поначалу она показалась странной и не к месту — может, оттого, что уводила мысли в сторону… Сергей вдруг понял, почему даже в самых весёлых сербских танцах и песнях слышится далёкая скорбь. Она брала своё начало отсюда, с этого поля.
— Скажите, уважаемый профессор, по-вашему, Караджич — герой? — спросил Сергей, когда они сели в машину и тронулись дальше.
— Караджич — духовный вождь народа, его символ, — ответила за профессора Милица. — Беляна Плавшич? Её у нас в шутку называют сербской царицей. Твёрдая, умная, властолюбивая. И хитрая. Герой больше подходит для Милана Мартича. Милан в девяносто втором со своим отрядом пробил коридор и соединился с нашими в Боснии. Его сделали президентом.
— В России все герои метят в президенты, — заметил Сергей. — Возьмите Александра Руцкого. Был хороший лётчик-штурмовик. В Афганистане его два раза сбивали. Попал в плен, выкупили, сделали героем. На волне перемен решил уйти в политику. Но и в политике привычки лётчика-штурмовика остались. Когда спокоен, рассуждает трезво. Но если заведётся, начинает размахивать шашкой. У военных своё, особое мышление. Когда Руцкого выпустили из Лефортово, меня от газеты отправили взять у него интервью. Договорились встретиться у него дома. Прихожу, он сидит в кабинете, читает книгу. Я посмотрел: «Опыты» французского философа Мишеля Монтеня. Ну, я ему говорю: «Александр Владимирович, Монтеня читаете?» Он так удивлённо, из-под очков, посмотрел на меня и спрашивает: «А ты его откуда знаешь?» — «Приходилось читать». Руцкой нахмурился, побарабанил пальцами по столу, затем небрежным тоном бросил: «Я его тоже читал, правда, давно. Решил перечитать».
— Наверное, Мартич чем-то похож на вашего Руцкого, — помолчав немного, продолжил профессор. — Силою обстоятельств Милан очутился на столь высоком посту. Раньше он был офицером саоброчайной милиции в городе Задар. Я думаю, Милан понимает, что никакой он не президент. Он бы с удовольствием отказался от своей должности, что не раз и демонстрировал. Мартич просит, чтобы Сербская Краина вошла в Республику Сербскую. Но тогда линия фронта увеличится на сотни километров. У Караджича силы на исходе: он рад бы помочь, но каждый действует так, как ему позволяют обстоятельства. А они не в пользу сербов. Я думаю, что судьба Сербской Краины решена. Мы не можем без России победить. Думаю, что конец близок, и нам надо думать, что делать дальше. Вот для этого мы и собираем конференцию.
Дальше ехали уже в темноте. Милица долго сопротивлялась сну, но вскоре её голова склонилась к плечу Сергея, и он, облокотившись на пачки книг, придерживал её.
В Белград приехали утром. Милица должна была объехать несколько редакций, повстречаться с нужными людьми, взять бумаги, газеты и выполнить все просьбы друзей и знакомых, что жили в Республике Сербской.
Белград жил своей обычной довоенной жизнью. Как и в Призрени, люди гуляли по освещенным улицам, пили кофе, обсуждали повседневные дела и ждали отмены эмбарго.
После первых же встреч у Милицы испортилось настроение.
— Нам не раз внушали: все пути ведут в Белград, — горько призналась Милица Сергею. — Только нас никто не ждёт. Здесь ждут, когда придут американцы и вновь, как и прежде, сюда потекут займы. Они придут, но только с бомбами и ракетами. Белградцы смирились с блокадой по Дрине и ждут, когда с них снимут санкции. Нам же — двойное наказание: от всего западного мира и от своих. Здешние чиновники ухитряются наживаться на нашей крови. А Милошевич смотрит на всё сквозь пальцы. Они, эти преемники Тито, как камень, утянут его за собой на дно. Нет, сербы воюющие в тысячу раз лучше сербов тыловых.
«Всё как и у нас, — подумал Сергей. — Для кого война, а для кого мать родна».
Но стоило ей получить хорошее известие, как настроение её тут же поменялось.
— Всё, разрешение тебе получено, — обрадованно сказала она Сергею. — Я дозвонилась до Пале. Так что одной проблемой меньше. Единственное: надо успеть до семи вечера пересечь Дрину. После проезд запрещён. Но, я думаю, Мишко довезёт. На машине он как на самолёте. Скорее, скорее из Белграда, я не могу дышать его воздухом! Хотя раньше меня так тянуло сюда.
— Может, давайте прямо до Байкала? — предложил Сергей.
— Сколько километров? — поинтересовалась Милица.
— До Москвы что-то около трёх и там ещё всего каких-то пять тысяч.