— Чьи стихи? Твои? — спросил Сергей.
— Нет, Караджича.
Сергей уже привык к её мягкому акценту и сейчас, когда она читала стихи, воспринимал его как музыкальное сопровождение: не слова, а тихое журчание.
Под стопкой стихов Караджича лежала книга в красном переплёте. Сергей достал её. На обложке вдоль кладбищенских крестов уходил человек в камуфляжной форме.
— Юрий Хамкин. «Очима руског доброволь ца», — вслух прочитал Сергей. — Милица, ты, случайно, фамилию Русяев не слышала?
Милица повернула голову:
— Откуда ты его знаешь?
— Мы с ним в Афгане два года прослужили. У меня есть сведения, что он сейчас здесь, в Сараеве.
Милица о чём-то спросила Мишко, тот, глядя на Сергея, начал объяснять.
— Он говорит, что с похожей фамилией один русский доброволец погиб весной на перекрёстке у еврейского кладбища. А через неделю погибла его жена. Она тоже была добровольцем. Их убил снайпер.
«Этого не может быть! — с упавшим сердцем подумал Сергей. — У Русяева не было жены. Что-то они путают».
Дорога к Сараеву со стороны самой известной, как шутили сами сербы, деревни в мире — Пале — проходила по заросшей лесом горе и, по сути, была линией фронта. Мусульманские позиции находились ниже по склону, в лесу. Сергей знал: несколько раз они пытались перерезать эту стратегически важную для сербов магистраль. Все горы вокруг Сараева были за сербами, лишь перед самым городом мусульмане занимали Толстую гору. Сергей обратил внимание: вокруг изуродованной траншеями и дотами горы стоял сухостой, словно его поразил сибирский шелкопряд.
— Вокруг этой горы идут самые сильные бои, — сказала Милица. — Мы несколько раз пытались взять её. Много людей погибло, но мусульмане понимают значение этой высоты для Сараева и держат её.
Вдоль дороги, в той её части, что была обращена к мусульманам, стояли фанерные щиты, насыпаны брустверы из земли и камней, которые закрывали дорогу от снайперов. На откосах бетонные плиты держали от обвалов склон, под ними были вырыты щели и оборудованы огневые точки. Сараево лежало внизу, в котловине, и сверху напоминало огромного закопчённого краба. Над городом громыхал гром — била тяжёлая артиллерия. Время от времени тонкую чечётку выбивали автоматные очереди.
Мишко остановил машину. Перед самым городом, у еврейского кладбища, был открытый, простреливаемый снайперами участок. Милица сказала, что это то самое место, где погибли русские.
— Есть объездная дорога по лесу, — и, выждав секунду, добавила: — Караджич и Младич ездят здесь.
— Что мы, рыжие? Раз они ездят, то давайте и мы здесь, — предложил Сергей.
— Добре, — улыбнулся Мишко.
Разогнав машину и объезжая выбоины, он погнал её вниз, к городским окраинам. В машине наступила тишина, которую рвал на части врывавшийся через форточку в салон воздух. Глухой удар в корпус машины не вызвал ничего, кроме любопытства. Сергей подумал, что это отскочил камень. Когда проскочили перекрёсток, Мишко, уже среди домов, остановил машину и оглядел её. Затем открыл заднюю дверцу и, вытянув губы, качнул головой.
Оказалось, пуля снайпера, прошив дверцу, попала в лежащие вдоль неё стопки книг.
— Караджич защитил нас, — пошутила Милица.
— Не судьба, — улыбнулся Сергей. — Как говорили наши предки, лечца и друга мни того, ище и тебе в нужи скоро претечет, то есть врачом и другом считай того, кто быстро придёт к тебе при твоей нужде. Значит, книги там оказались на месте. Пуля шла нам прямо в бок.
Они разыскали 3-ю Романийскую бригаду. Милица нашла солдат, с которыми воевал Русяев, и они согласились показать, где похоронены русские добровольцы.
Был уже вечер, когда они приехали на кладбище. Закатное солнце сквозь тугую марлевую повязку облаков скупо продавливало свет. Но Сергею казалось, что в том месте — вовсе не солнце, а набухшая кровью огромная рваная рана. Внизу, куда ни кинь глаз, проглядывал далёкий и всё ещё красивый город. Он казался спокойным. И всё же в нём жило то осторожное чувство, с каким больной, закрыв глаза, прислушивается к тому, что происходит внутри него.
Он медленно шёл за Милицей вдоль могил и читал надгробные надписи. Микола Яцко, украинский казак из Запорожья. Погиб на акции прошлой зимой. Олег Бондарец из Киева, Толя Остапенко, Саша Шкрабов, Витя Десятое, Юра Петраш.
— А вот здесь похоронен Дима Чекалин, ему было всего двадцать лет, — тихо говорила Милица. — Попал в окружение и подорвал себя, чтобы не попасть в руки мусульман. Русские добровольцы все ходят с самоликвидаторами. Обычно это граната на поясе. Знают: пощады от мусульман не будет. Муслики, так их здесь прозвали ваши, всех русских считают казаками, боятся и ненавидят. Под Вышеградом русские из отряда «Белые волки» одни отбили атаку и спасли положение под городом. Приезжали добровольцы из Татарии, Якутии, донские казаки. Воевали хорошо, отчаянно. В атаку ходили в полный рост.