начинала она. Я тут же подхватывал:
Здесь передо мной каждый раз возникала картина островов Любашка, Конский, что располагались в устье Иркута и где мы добывали уплывающие с лесозавода топляки. Доплыть до них, особенно когда река была на прибыли, было непросто: течение норовило снести в Ангару, а там, мы знали, могло запросто свести судорогой ноги.
Я читал очередное четверостишье, почему-то оно вызывало у меня тревогу: ну закончу я школу, а что дальше? Куда идти, что делать? Я пытался представить: кем стану и что такое для всех нас бесконечность?
продолжала Катя. А я произносил заключительные строки:
Последняя фраза была из кинокартины «Два капитана», на которую мы с Катей ходили несколько раз. Она отыскала весь текст стихотворения; позже я узнал, что оно принадлежит английскому поэту Теннисону. Для меня же самым важным было то, что главную героиню фильма тоже звали Катей.
Катя попросила нашего школьного художника Тольку Лыкова, и он на ватмане большими красными буквами написал: «Лобное место», обозначил купола собора Василия Блаженного и внизу нарисовал сам памятник.
— И здесь тебе отрубят голову, — пошутил он, передавая театральный реквизит.
Ее «отрубили» гораздо раньше, чем я предполагал.
В один из походов в кино я пригласил за компанию Дохлого. Катя ему понравилась — это я понял сразу. Он сбегал в киоск, принес мороженое и, чего я совсем не ожидал, вытащил из-под куртки букетик астр и протянул Кате.
Катя засияла. Сунув носик в букет, она глянула на Дохлого, затем перевела взгляд на меня:
— Учись, тебе это пригодится.
Я не враз разгадал, откуда появился букет. Лишь поразмыслив, понял, что Дохлый срезал цветы с клумбы возле проходной мылозавода, там, где были вывешены портреты передовиков производства. Но выдавать друга не хотелось и я, насупившись, стал отламывать хрустящую корочку от мороженого и скармливать ее скачущим вокруг воробьям. Проводив после кино Катю, мы пошли домой.
— Нас учат не тому, что пригодится в жизни, — заметил Дохлый, поглядывая на сопровождающих нас воробьев. — Нет, конечно, надо уметь считать, писать — только, как я убедился, не то и не те законы преподают в школе.
— А какие надо? — спросил я.
— Бей первым, Федя! — засмеялся Дохлый. — Если тебе уже врезали — пиши пропало: ответить будет некому. Еще один закон: дают — бери, бьют — беги.
— Ну, этот знают все, — протянул я. — Еще: кто не успел, тот опоздал.
— Верно, так оно на деле и происходит. А вот знаешь, какой самый главный закон в жизни?
— Какой?
— Выживает сильнейший.
— Не сильнейший, — поправил я. — Наглейший.
— Что ж, наглость — второе счастье, — оживился Дохлый. — Но мне оно не по нутру. Хитрость — это способность ума, а ум — инструмент, он должен быть отточен.
Спорить с Дохлым было сложно. Его практический опыт был во много раз больше моего. Да и за словом он в карман не лез, на все случаи жизни была припасена своя присказка.
— Это так, — согласился я. — В жизни надо знать как можно больше.
— Всего знать нельзя. Надо знать главное. Чего нет, того нельзя считать.
— А вот ты закон Бернулли знаешь? — После случая с цветами для Кати я решил ни в чем не уступать ему.
— Что за закон?
— По этому закону все самолеты, все птицы летают. Это зависимость между скоростью и давлением в потоке.
— Больше народу — меньше кислороду, — среагировал Дохлый. — А еще есть закон бутерброда.
— А, знаю! — догадался я. — Это когда хлеб падает всегда маслом вниз.
— Если ты забыл зонтик, то обязательно пойдет дождь.
— У Кольчи-электрика свой закон. — Я перевел разговор в нужную мне сторону. — Он утверждает, что у электричества два недостатка: когда нужен контакт, его нет, когда не нужен — есть.