От сидящих в зале шло тепло, и лица их были хоть и печальны, но спокойны и чем-то напоминали Сергею лики святых, которых он видел в сербских церквах.
После встречи хозяева предложили посмотреть церковь Кырку, которая находилась неподалёку от Книна. В ограде церкви гуляли длиннохвостые павлины. Время от времени они издавали низкие, чем-то напоминающие крики журавлей звуки.
— Мне почему-то кажется, они хотят о чём-то предупредить нас, — оглянувшись на птиц, сказала Милица. — Жаль, что мы не понимаем птичьего языка. Буддисты говорят: наши души после смерти переселяются. Может быть, в одной из них живёт душа сестры царя Душана, которая основала эту церковь?..
Белокаменные крепостные стены окружали церковь. Измерив взглядом их высоту, Сергей подумал, что они беспомощны против современного оружия. Посреди двора лежал огромный, поросший зелёным мхом белый камень, по которому, словно слёзы, сбегала прозрачная холодная вода. Сверху, с горы, церковь напоминала огромный с красными бортами парусник, который вот уже несколько веков плывёт по Долмации среди бурь, слёз и надежд сербского народа.
Вечером их пригласили в ресторан, который находился на горе в книнской крепости. Она была выложена из плотно подогнанных белых тёсаных камней и внутри оказалась небольшой по размеру.
Ужин стал как бы продолжением дневного разговора. Главным оратором за столом вновь был Зоран.
— Книн — самый западный форпост православия, — обращаясь к слушателям, громко, точно с трибуны, говорил он. — Посмотрите, кругом враждебные, жаждущие крови соседи. Караджич надеется на противоречия Германии и Америки. Они существуют, но эти страны едины в том, чтобы поставить сербов на колени. Для немцев это реванш за поражение в прошлой войне. Америка ведёт здесь многоходовую комбинацию, где переплелось многое: ближневосточная нефть, влияние в мусульманском мире и вытеснение России с Балкан. Они, как всегда, действуют чужими руками. Хорваты жаждут реванша за Вуковар. Их всё время подогревают. Но когда всё закончится, они поймут, что никому они не нужны. О них начнут вытирать ноги. Боснийцы нужны Западу как пушечное мясо.
Сергей сидел с краю, рядом с Милицей. Она пила минеральную воду, вяло и рассеянно слушала Зорана. В отличие от других ресторанов, здесь была почти домашняя обстановка. За столом на маленьких каменных подставках мягко и ровно горели свечи. Сергей вроде бы невзначай положил свою руку на ладонь девушки. Глаза её насторожились, но руку она не убрала, тихо заметив:
— Зорана можно слушать до утра. Пойдём лучше подышим воздухом.
Сергей согласно кивнул головой.
Солнце уже закатилось за гору, но по снежным склонам всё ещё текли алые ручьи. Долина была темна, хотя ещё можно было разглядеть город, улицы, черепичные крыши домов, светящиеся окна и за ними, у горы, тугую струю водопада. Он уже замечал: на юге темнота приходит внезапно, вначале она как бы подтапливает низкие места и потом разом заполняет собой всё.
— Местные сербы обречены и знают это, — Милица протянула руку в сторону долины и грустно добавила: — Возможно, мы в последний раз видим всё это. И ничем нельзя помочь. Что будет, когда хорваты войдут сюда? Я-то знаю, — она мельком глянула на Сергея и, отвернувшись, тихо проговорила: — Я через это прошла. Одни начнут пить, другие — сортировать. Этих на тот свет, других в постель. Они больше ничего не умеют. Это когда они попадают к нам в плен, то становятся смирными и тихими, как овцы. А когда они хозяева положения, то это другие люди — наглые и жестокие. Иногда я жалею, почему меня оставили жить. Я ведь многих, кто меня там держал, знала. Одних ещё по школе, других по университету. Напьются и превращаются в животных. Посмотришь — в глазах пустота и похоть. Там таких, как я, раздавленных и униженных, было много. Некоторые накладывали на себя руки. Наверное, это ожидало и меня, да случай помог. Я когда-то учила французский, а к туркам приехали из УМПРОФОРа. Я крикнула им по-французски. Офицера, видимо, заинтересовало, кто я. Меня освободили. Но мне не хотелось жить. В душе грязь, пепел, кровь. Зачем всё это?