Бай не решился сразу назвать цифру, он начал издалека:
— Положение народа тяжелое. Много голодных, голых… Джигитов приходится и кормить и одевать.
— Нужны деньги… Так?
— Да.
— Сколько?
— Четыре-пять миллионов рублей…
Я пристально посмотрел на бая и сделал ответный ход:
— Хорошо… Мы принимаем ваши требования. Но скажите прямо: что вы можете дать нам взамен такой помощи?
Бай ответил решительно, ничуть не колеблясь:
— Жизнь могу отдать! Клянусь честью, до самой смерти не откажусь от своего слова!
Я чуть не спросил ехидно: «Так же, как ты клялся туркам?» Но, увидев, что бай весь дрожит, как человек, перенесший тяжелое душевное потрясение, я отказался от этого. Смотрел на него и думал: «Неужели он играет, притворяется? Но если он способен так искусно преображаться. Тогда это чудо!» Самый прославленный артист, привыкший рыдать и смеяться в трагедиях Шекспира, не смог бы так умело сыграть свою роль. Нет, я был уверен — бай действительно взволнован. Что же вызвало такую резкую перемену? По-видимому, решающую роль сыграли два обстоятельства: во-первых, Ишмет-бай понимает, что без твердой опоры будет уничтожен и пропадет ни за грош; во-вторых, не зря он говорил: «Мы сыты по горло обещаниями». Турки-то до сих пор кормили его только обещаниями. Разве ими насытишься? А ему нужен сытный корм. Миллионы рублей. Разумеется, бай отлично понимает, что столько денег не получит. Но хорошо знает и то, что не останется голодным.
И тут я сделал предложение, которого он не ожидал:
— Вот один из моих ближайших помощников — Мир-сеид-хан. Он постоянно будет с вами. Слово его— для вас приказ. Согласны?
Бай искоса посмотрел на капитана, потом на меня, опустил голову и задумался. Я добавил:
— Если вы примете мое предложение, ни Иргаш-бай, ни генерал Джунковский не станут вас беспокоить. Все планы будете намечать вместе с Мирсеид-ханом и осуществлять тоже вместе с ним. Но помните: малейшая измена — и все для вас кончено. Мы знаем цену друзьям, но умеем и наказывать тех, кто нам изменяет.
Бай наконец поднял голову. Тихо, как провинившийся, проговорил:
— В этом будьте покойны. Если хотите, я дам клятву на священном Коране.
— Не надо, не клянитесь. От частых клятв совесть грубеет. Говорят, с каждой клятвой человек отрывает часть сердца. Это правда?
Бай снова поник головой, словно кто-то надавил ему на плечи. Достал пестрый шелковый платок и вытер потное лицо, потом вылил остатки чая из чайника в пиалу и прополоскал горло. Прерывающимся голосом заговорил:
— Я — ваш слуга, господин полковник… Все, что вы прикажете, будет сделано.
Не было нужды наносить новые удары собеседнику, напротив, следовало слегка приласкать его. Я заговорил более мягким топом:
— Теперь об оружии. В ближайшие дни вам дадут тысячу винтовок и пять пулеметов. Об остальном Мирсеид-хан, ознакомившись с обстановкой, решит сам. Я предоставляю ему это право. Также и в отношении денег. В течение этой недели вам вручат один миллион рублей. О дальнейшем договоритесь с Мирсеид-ханом. Это вас устраивает?
Ишмет-бай протянул обе руки:
— Аллах да будет свидетелем нашей верности!
Покинув на время бека, мы и назад отправились пешком. Настроение у капитана было испорчено. Он никак не ожидал, что встреча закончится таким образом. Честно говоря, мысль отправить его к Ишмет-баю возникла у меня внезапно. Поэтому я постарался успокоить его:
— Ты, Роберт, не расстраивайся. Самое большее через месяц, если хочешь, я пришлю вместо тебя другого человека. Но ты подумай: тебе открывается широкий простор для самостоятельной работы. Целый вилайет в твоих руках. Тысячи вооруженных джигитов подчинены тебе… Что еще нужно? Остальное зависит от тебя. Ей-богу, если бы мне разрешили, я и сам остался бы. Знаешь, каких дел можно наделать с помощью этих дикарей?
Капитан промолчал. Я продолжал:
— К тому же Ишмет-бай — тип особенный. До нынешнего дня он надеялся на турок. По существу, воевал против нас. Теперь есть возможность использовать его против турок. Знаешь, какой шум можно будет поднять с его помощью? Об этом мы поговорим в более спокойной обстановке. Теперь о другом: как ты смотришь на приглашение эмира?
Роберт тихо засмеялся.
— Почему ты смеешься?
— Я вспомнил бека. Какие наивные люди! Слушая вашу высокопарную речь, он так и светился. Даже, пожалуй, мысленно повторял за вами каждое слово. Какой глупец!
— Не удивляйся. Это — Восток. На Востоке, как говорил один европеец, красивыми словами можно перерезать горло шаху!
Я невольно замедлил шаги. Впереди снова появился князь. Рядом с ним была все та же русоволосая девушка. По-видимому, он тоже заметил нас: быстро вошел в одну из лавок. Я повернулся к Роберту:
— Может, возьмешь князя с собой?
— Нет. Лучше всего передать его бандитам эмира.
— А как передать?
— У меня есть интересный план… Жаль, что вы решили продолжать проверку… А то я мог бы завтра же загнать его в капкан.
Едва мы свернули с главной улицы, направляясь к себе домой, как навстречу показался Андрей — посланец Арсланбекова. Так как вечером мне еще предстояло побывать у бека, я решил теперь же, не откладывая, поговорить с этим Андреем. Подал ему знак следовать за нами.
Отдав необходимые распоряжения Роберту и Дэвиду, я заперся со своим гостем. С первого взгляда понял, что никакой он не Андрей, что это вымышленная кличка. Это был худощавый мужчина, среднего роста, с виду лет пятидесяти. Волосы у него почти все вылезли, сверкающая лысина раскинулась от лба до самой макушки. Я предложил ему закурить.
— Ну, давайте теперь познакомимся. Кто вы такой?
Гость сидел сутулясь, не меняя позы. Взял папиросу и начал мять ее своими костлявыми пальцами. Затем не спеша прикурил и сделал долгую затяжку. Наконец взглянул на меня сквозь облако дыма:
— Если вы не торопитесь, я предпочел бы начать издалека.
— Нет, я не тороплюсь. Говорите…
Он снова опустил голову, снова задымил папиросой. Затем выпрямился и начал свой рассказ:
— Я — капитан Кирсанов… Юрий Алексеевич… В дни большевистской смуты находился в Хиве, в части полковника Зайцева. Когда прошел слух, что большевики захватили власть в Туркестане, все наши офицеры собрались и после короткого совещания единогласно решили остаться верными Временному правительству. Послали своих людей в штабы казачьих частей в Оренбурге и на Урале. Спустя немного времени из Ташкента посы-палея от большевиков приказ за приказом. Мы их, разумеется, не выполняли, бросали в печку. В Хиве, помимо казачьего полка, были и другие русские части. Приехали большевики из Ташкента, начали разлагать гарнизон. Солдаты стали требовать распустить их по домам. Начались волнения…
Заразительный пример вскоре подействовал и на наших казаков. Возникла серьезная опасность. Хорошо, что в это самое время, двадцатого декабря, пришел приказ из Оренбурга. Всех казаков, находящихся в Средней Азии, предписывалось стягивать в Оренбург. Мы сразу же отправили гонцов в казачью дивизию в Туркестане, предложили выступить совместно через Ташкент в Оренбург. В это время в Хиву прибыл представитель только что сформированного в Коканде мусульманского правительства. От его имени он предложил полковнику Зайцеву поддержать силы, борющиеся в Туркестане против большевиков, объединить их и двинуться на Ташкент. Зайцев согласился. Сначала мы заняли Чарджуй, свергли там советскую власть, восстановили органы Временного правительства. К этому времени в Чарджуй прибыли казачьи воинские части и из других городов. Собралось всего около двух тысяч казаков…
Я чувствовал, что мой собеседник отправился в очень далекое путешествие. Усиленно покашливая, пытался поторопить его. Но он не обращал никакого внимания на мои намеки. Пришлось вмешаться самому. Я поднялся, достал из шкафа бутылку коньяка и два стакана.
— Ну, дальше… Двинулись на Ташкент… Заняли Самарканд… Так? — спросил я, тактично сокращая рассказ о странствиях Кирсанова.