Выбрать главу

Ивар втянул в себя дым и коротко выдохнул его:

— А пошли они все к черту. В кутузку следовало бы посадить самого судью. И Оппермана, и всю банду. Меня тошнит от них. И от войны, и от всего. Тьфу!

Они поднялись на борт «Мануэлы».

На полу в темном кубрике лежало нечто похожее на узел грязной одежды. Это был Енс Фердинанд, наборщик, мертвецки пьяный, он громко дышал открытым ртом.

— Бедняга! — сказал Ивар. — Давай положим его на койку, а когда стемнеет, отнесем домой.

Ивар откупорил бутылку вина.

— Так хочется бросить эту паршивую посудину, — сказал он. — Поступить бы на большое судно. На траулер, например. На вооруженный траулер пли на эсминец.

Фредерик засмеялся, но Ивар серьезно продолжал:

— Черт подери! Почему мы должны ходить на наших старых лодчонках? Разве мы не воюем, разрешите спросить? Разве это не наглое вранье, что мы нейтральны? Мы вовлечены в военное рабство, как говорит Енс Фердинанд. Это правда. А те, другие, снимают сливки. В этом он тоже прав. Нам кажется, что нам платят по-княжески, но они, другие, получают в пять, в десять раз больше только за то, что сидят дома и командуют нами. Оппермана облагают налогом со 175 000 крон, а судья говорит, что он наживает по крайней мере в три раза больше на своей оптовой торговле. Это кроме того, что ему приносят два его яла. А Саломон Ольсен — мультимиллионер. А вообще-то мне на это наплевать.

Фредерику стало не по себе. Ивар никогда не был таким. Он очень изменился за последнее время, после этой истории с девушкой в Абердине. Он явно не в состоянии ее забыть. Фредерик попытался подбодрить его.

— Война ведь когда-нибудь кончится.

— Ну и что?

Ивар зевнул. Зевота перешла в упрямую улыбку, и он стал напевать:

Кричат пророки: плоть есть тлен — за каждым смерть идет. Мы ж любим жизнь, вовсю живем, а смерть пусть подождет.

Фредерик облегченно вздохнул. Теперь это прежний Ивар.

Ивар потер глаза и угрюмо проговорил:

— Вредно нам быть на суше, Фредерик. Мы становимся слабыми. Я заметил это сразу, как только сошел на берег в этот раз. У меня ноги подгибались, я боялся. Вдруг я стал бояться! Бояться моря, бояться немцев! А когда я увидел людей, которые строят дорогу для англичан, я позавидовал тому, что они работают на суше и все равно зарабатывают хорошие деньги. Нет, вредно нам сходить на берег, Фредерик. Мы слабеем… Словно рыба, выброшенная из воды.

Ивар выпрямился и подтянулся.

— Вот выпил — и легче стало, — сказал он, бросив ласковый взгляд на Фредерика. И снова запел:

И доброе пиво и водка — вот верные спутники нам, куда б нас судьба ни бросала по синим и бурным волнам.

Фредерик подтягивал припев. Да, Ивар снова прежний.

Фредерик наконец решился:

— Послушай, Ивар, я встретил сегодня своего двоюродного дядю, ты его знаешь, часовщика. Он просил меня прийти к нему в шесть часов, ему нужно поговорить со мной о чем-то важном. Он хочет арендовать судно, это я из него вытянул, и я почти уверен, что он хочет взять меня капитаном. Нет, не знаю, но… если это так, Ивар?

— Иди и поговори с ним, — сказал Ивар. — У часовщика Понтуса есть деньги, и ему, конечно, не терпится поспекулировать. Сам он малость ненормальный, и ему нужно, чтобы кто-нибудь за него думал. Да, Фредерик, хватайся за эту возможность, если она идет тебе в руки, не будь дураком. Но сначала убедись, что тут нет никакого подвоха и что тебя не надувают.

Друзья встали и вышли на палубу.

Резкий запах, царивший в магазине часов и галантерейных товаров Понтуса Андреасена, сдавил Фредерику горло. Этот приторный аромат распространяла розовая надушенная вата из коробок с драгоценностями. Он напоминал о женщинах, о конфирмации и обручении. А в маленькой конторке Понтуса воздух был спертый, пахло керосиновой печью и лекарствами.

Слова Ивара все еще звучали в ушах Фредерика. «Сначала убедись, что тут нет никакого подвоха». Он внимательно слушал часовщика, жуя потухшую сигару. Да, у Понтуса не все дома. Он болен золотой лихорадкой. Фредерику было немного жаль своего родственника, который полвека прозябал в своей маленькой лавчушке, а теперь вдруг возымел желание стать судовладельцем и крупным торговцем. Он-то всегда этого хотел, объяснял Понтус, но жена была категорически против, она была по природе очень осторожна и боязлива. Но после того как она летом почила вечным сном, ничто уже не может его удержать. У него есть деньги, сто тысяч крон. Правда, сейчас никто не продает судов, но судно у него рано или поздно появится. А пока он арендовал шхуну на два рейса.