— Мне нет дела до Оппермана. Я отказалась от места.
Подойдя к обочине, она бросила карточки в канаву.
— Рад это слышать, — тихо проговорил Симон. — Ты нам нужна, мы не можем обойтись без тебя.
Ливе стало тепло от этих слов, она взяла его за руку:
— Спасибо, Симон. Я не изменю вам.
Некоторое время они шли молча. Симон прерывисто дышал, он был взволнован. Внезапно он остановился и жестко сказал:
— Я должен признаться тебе, Лива, иначе я не смогу продолжать свой путь.
Лива взглянула на него удивленно и вопросительно. Он ответил ей холодным взглядом.
— Видишь ли, — начал он, — когда я увидел, что Опперман прижимает твою руку к груди, меня обдало жаром. Это было дьявольское наваждение, которое, я знаю, я должен отринуть и побороть! Этот жар был страстью к тебе, Лива… ревностью, называй как хочешь! Это дело рук сатаны. Помолимся!
Он упал на колени на обочине дороги. Лива растерялась. Молящий, жалобный голос пронизывал ее до мозга костей:
— Разорви паутину, сплетенную сатаной, разбей его силки… не дай дьявольскому напитку отравить наши души. Ибо в Писании сказано: «Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам».
Симон поднялся, взгляд его был суров и холоден.
— Иди домой, девушка, — сказал он. — Я не пойду с тобой. Мне нужно побыть одному. Иди с господом.
Он повернулся и быстро зашагал прочь.
Лива стояла, склонив голову и зажав рот руками. Она не сразу пришла в себя и осознала, что произошло. Но постепенно это дошло до ее сознания и наполнило и горячей тревогой, и глубоким страхом.
6
Фредерику было очень интересно, чего хочет от него Понтус-часовщик. Не предложит ли он ему снова быть капитаном «Адмирала»? Понтусу не везло в спекуляциях рыбой. Первый рейс арендованной им шхуны продолжался дольше, чем предполагалось, и был неудачен. Понтус потерял на этом деле значительную сумму. И рассчитал шкипера Томаса Берга.
— Ну и туп же этот Томас Берг, — сказал Понтус. — Дал себя провести и даже пикнуть не посмел. Но ведь он сын учителя, книги читает, какой от него может быть толк? Да и самого меня обвели вокруг пальца. Этот мошенник, оптовик Свейнссон, — величайший мерзавец, какого мне когда-либо приходилось встречать. Он обещал, что в Эфферсфьорде мы первыми получим товар, и самый лучший, но «Адмиралу» пришлось ждать четырнадцать дней и, когда наконец подошла его очередь, остались лишь отбросы, испорченная рыба. Слышал ли ты что-нибудь подобное? Они навязали нам полное судно гнилой рыбы, угрозами заставили шкипера взять ее, мерзавцы, а он был так глуп, что взял!
Понтус подавил желание чихнуть и вытер глаза.
— Я страшно много потерял, Фредерик, — двадцать пять тысяч крон. Они погибли навеки, попали в карманы этих акул. Я пожаловался Свейнссону, но он, конечно, застраховал себя со всех сторон, мерзавцы заботятся об этом в первую очередь. Тогда я обратился к адвокату Снельману, нашему самому лучшему адвокату, чтобы привлечь к суду обманщиков, но он ответил, что это безнадежно, потому что, увы, исландский суд всегда решает в пользу исландцев, а иностранцы оказываются виноватыми. Они там все гангстеры.
Понтус не сердился, даже не повышал голоса, он улыбался и уныло теребил свои жалкие усики.
— Не надо было с этим связываться, — продолжал он. — Ты предупреждал меня, а я, дурак, тебя не послушал. Но теперь ничего не поделаешь. Остался еще один рейс. К сожалению, я подписал контракт на два рейса.
— Тут надо уметь настоять, — сказал Фредерик. — Можно получить хороший товар, если постараться. И не все они обманщики, Понтус, есть и замечательные люди. К нам, на «Мануэле», Стефан Свейнссон всегда был очень добр.
— Да, Фредерик, — медленно проговорил Понтус. И огонек зажегся за его очками, и голос стал мягким и молящим. — Ты знаешь добрых людей и хорошие места, Фредерик! У вас не было ни одного неудачного рейса на «Мануэле», правда? Какой у вас был самый маленький доход?
— Шестьсот тридцать пять фунтов, — ответил Фредерик. — Но нам тогда не повезло, на пути в Шотландию у нас испортился мотор, а льда не хватило.
— Вот видишь, вот видишь, — улыбнулся Понтус, показывая свои длинные зубы.
Но тут же с глубочайшей серьезностью, положив оба кулака на письменный стол, сказал:
— Фредерик! Я предлагаю тебе прекрасную возможность. Я верю в тебя. У тебя есть и опыт, и мужество. Соглашаешься?
У Понтуса дрожали руки. Ноздри серого носа раздувались. Он не мог усидеть на месте, вскакивал, переминался с ноги на ногу, выжидательно заглядывал в глаза Фредерику: