Однако попасть на Адамс-стрит не удалось. Когда Калмыков и Граббс въезжали в Бруклин, засигналил радиотелефон, которым была снабжена машина.
Граббс взял трубку.
— Это вы, Граббс? — спросил незнакомый Саше мужской голос.
— Я.
— Нашли, кого нужно?
— Да.
— Он с вами?
— Да.
— Измените маршрут. Приезжайте ко мне.
— Туда, где вы обычно?
— Да.
— Слушаюсь, — по военному ответил Граббс и положил трубку.
Даже из этого короткого разговора Калмыков понял, что предстоит что-то серьезное.
Граббс круто свернул в первый же переулок, и машина поехала в направлении, обратном тому, которого держалась до сих пор. Саша не знал города и равнодушно глядел по сторонам, ни на чем не останавливая своего внимания. Уже совсем стемнело и рекламные огни, яркие витрины магазинов, проносящиеся мимо, раздражали, мешали сосредоточиться.
Минут через двадцать после телефонного разговора автомобиль остановился возле большого дома. Улица была в стороне от центра, темноватая, малолюдная.
Саша вопросительно глянул «а Граббса.
— Двенадцатый этаж, коридор «Д», номер двести два, войти не стучась, — сказал Граббс. — Повторите.
— Двенадцатый этаж, коридор «Д», номер двести два, войти не стучась, — быстро проговорил Саша.
— Правильно. Прощайте!
— Прощайте!
Поднявшись на указанный Граббсом этаж, Саша нашел коридор «Д» и дверь 202. Дощечки с фамилией жильца, названием фирмы, которая занимает это помещение, или другого какого-нибудь указания, поясняющего, что здесь находится, не было. Дверь подалась нажатию легко. Распахнулась.
Саша вошел.
Обстановка была скромная, — так обставляют кабинеты бизнесмены средней руки. Хозяин сидел за большим письменным столом.
Неторопливо поднялся — краснолицый, с седыми волосами, коренастый. Саше показалось, что в первую же секунду хозяин успел осмотреть его с ног до головы, составить определенное мнение.
Мнение, очевидно, оказалось благоприятным. Незнакомец приветливо улыбнулся, дружеским тоном спросил:
— Нашли меня сразу?
— Да.
— Если не ошибаюсь, наш многообещающий брат Калмыкофф, который приехал из Европы?
— Моя фамилия Калмыков, — смутился Саша эпитету «многообещающий».
— Прошу вас, мой друг, прошу вас, присаживайтесь. Вы видите перед собой старину Дэвида. Можете так меня и звать: «Старина Дэвид». Ха, ха, ха, ха!
Смеются у Дэвида только губы, не мог не заметить Саша, а глаза продолжают всматриваться в собеседника, теперь разглядывая его более тщательно, так сказать, по частям. И еще одно удивило Сашу: в телефоне машины слышался не этот голос, хотя и сказал: «Приезжайте ко мне».
Тем временем Дэвид оборвал смех так же внезапно, как начал. Фамильярным жестом усадил гостя в кресло, проговорил на довольно чистом русском языке:
— Милости прошу к нашему шалашу.
— Спасибо, — ответил Саша усаживаясь. — Вы разве русский?
— Нет, но язык знаю немного — болтать насобачился. Ха, ха, ха, ха!
Кресло было простое и удобное. Часть комнаты отделялась широкой портьерой. Там, наверно, спальный альков?
— Что мы пьем? — Дэвид полез в тумбу письменного стола, выдвинул ящик.
— Ничего, — с легким удивлением ответил Саша: он думал, что Дэвид тоже сектант. — Вера запрещает мне пить.
— Так же, как мне, — весело подхватил Дэвид. — Я такой же правоверный иеговист, как вы… Но попробовать малую толику виски с содовой водой — не значит пить. К тому же, вам надо иметь определенный навык к спиртному. Мало ли что бывает в жизни… Мы не знаем, где окажемся завтра, среди кого.
— Если придется, я смогу пить и не опьянею, — с самоуверенностью молодости ответил Саша. — А сейчас не хочу.
— Вольному — воля, как говорят русские, — пожал плечами Дэвид. — Могу только похвалить вас… Но перейдем к делу… Я говорю от имени высоких руководителей. И я уверен, что вы исполните их приказ. Вы удовлетворите желание людей, сделавших вам столько хорошего в жизни. Я уже не упоминаю о том, что служба ваша угодна богу…
Он говорил медленно, торжественно. Саша жадно впитывал каждое его слово. Дэвид вошел в раж: как будто сделался выше ростом, речь его текла плавно, внушительно, во всей внешности появилась солидность.
«Вот начался мой путь, — думал Саша, продолжая внимательно слушать Дэвида. — Путь, о котором говорил брат Сокольский, говорили многие, путь, о котором я так мечтал. Теперь я выхожу на дорогу жизни — один, без друзей и близких, один в большом мире… Бог сопутствует мне и я не боюсь, но… какова-то будет моя дорога?..»