— Сейчас оденусь — ответил Саша. — Погодите минуту, Михаил Павлович.
Вскоре он был готов.
— Желаю счастья, — проникновенно сказал Рамори сан. — Помогай вам бог… Помните прием, которому я вас обучил. Советские пограничники ходят по двое. Если вас заметят, подпустите их поближе и сделайте вид, что хотите укусить воротник вашей рубашки. Так поступают некоторые агенты — в воротнике у них зашита ампула с ядом, раздавив ее зубами, они кончают жизнь самоубийством. Прием пограничникам известен. Они сразу кинутся к вам. Тогда вы бьете одного сюда и сюда, — показал пальцем куда именно, — второго — сюда. Делаете это очень быстро и даете тягу. Я много размышлял — правы вы или нет, не беря с собой оружия, и пришел к выводу, что правы. В случае ареста это пойдет вам на пользу.
— Я иду невооруженным потому, что религия запрещает мне брать в руки оружие, — горячо сказал Саша.
— Правильно, правильно, — поспешно согласился Рамори сан. Добавил с еле заметной улыбкой. — Знание джю до послужит не меньше пистолета за пазухой, а может и больше… Что до оглушенных вами солдат, о судьбе их не беспокойтесь. Они пролежат без сознания минут пять — десять. — Сказав, подумал: «Эти пять — десять минут для них никогда не кончатся».
— Все-таки, я надеюсь, что обойдется без стычек и других неприятностей, — возразил Саша.
— Как знать, — меланхолически ответил Рамори сан. — Как знать. Перейти советскую границу не шутка. Лучшие агенты обломали зубы об этот орешек… Ну, желаю вам счастья. Автомобиль ждет.
Везли Сашу долго. Молодой человек разместился на заднем сидении. Впереди, рядом с шофером, видел неясный силуэт — то ли японца, то ли европейца. Шофер и его спутник молчали. Саша не заговаривал с ними. Машина долго петляла по улицам и переулкам. Они были темными, пустыми и наверно потому выглядели враждебно. Саша невольно спросил себя: отчего все время так получается, что он ездит ночью, по окраинным улицам, в стороне от широких и прямых проспектов, заполненных людьми. Спросил и не нашел ответа…
В автомобиль пахнуло острым запахом моря. Машина ехала вдоль причала. Справа тянулись мрачные здания без окон, очевидно пакгаузы. Слева за оконечностью мола или пирса мигал зеленый огонек. Ветер дул прохладный и бодрящий.
«Зеленый огонь — огонь надежды», — подумал Саша.
Машина остановилась. Саша увидел очертания пришвартованного к причалу двухмачтового судна. Над палубой висел тусклый керосиновый фонарь. Фонарь тихо покачивался, и тени вокруг него то вырастали, то съеживались.
— Шхуна «Каги мару», — на английском языке сказал молчаливый человек, сидящий рядом с шофером. Не вылезая из машины, свистнул и затем крикнул по-японски. Со шхуны ответили. Из люка высунулась голова.
— Вас ждут, идите на шхуну, — скомандовал Сашин спутник. — Прощайте.
— Прощайте, — ответил Саша, выходя из машины. Автомобиль уехал.
По зыбкой пружинящей сходне Саша перебрался на шхуну. Отвратительно пахло тухлой рыбой. Моряк, который выглядывал из люка, вылез на палубу, небрежно притронулся к козырьку фуражки и отрекомендовался на «Пиджин инглиш», принятом среди моряков Тихого океана жаргоне:
— Кэптен Судзуки.
— Здравствуйте, капитан.
— Иди каюта, спи. Завтра в море.
— Хорошо.
Каюта маленькая, грязная, запах испорченной рыбы здесь еще гуще, чем наверху. Две койки. На одной кто-то спал, навалив на себя груду тряпья.
Саша лег, не раздеваясь, долго не мог уснуть. Он не боялся предстоящего испытания и все-таки… Все-таки что-то щемило грудь…
Забылся под утро. Когда проснулся, по крену, размахам качки понял: шхуна находится в открытом море.
Дверь из каюты открывалась прямо на маленький крутой трап. Медные полоски, привинченные к ступеням его, тускло поблескивали в полумраке. Саша поднялся наверх.
Земля исчезла. Вокруг, насколько хватал глаз, расстилался простор океана. Навстречу шхуне катились волны. В первый момент их даже трудно было заметить, такие они длинные, пологие и могучие. «Каги мару» не спеша перебиралась со склона на склон.
Небо нависало пасмурное, сердитое. Шхуна была скуластая, с коротким тупым бушпритом, толстыми, будто обрубленными мачтами, захламленной палубой, обшарпанной надстройкой. Саше она не понравилась. Не вызывали симпатии и матросы, по крайней мере, те, кто находился сейчас на палубе: как на подбор низкорослые, глядящие исподлобья, в грязных фуфайках и штанах «дунгари», головы, по обычаю японских рыбаков, обмотаны полотенцами.
Судзуки стоял возле рулевого. Увидев Сашу, «кэптен» двумя пальцами притронулся к козырьку, пробормотал: «Хау ду ю ду». Остальные моряки даже не повернулись в сторону пассажира.