— Рассмотрел? — спросил Крыжов.
Не дожидаясь ответа, захлопнул дверцу. Чуть подталкивая под бок, заставил ошеломленного Сашу выйти.
Выключил электричество, плотно прикрыл дверь, навесил замок-пудовик.
— А как же?.. — растерянно проговорил Саша. — Он там… В темноте…
— Ему все равно, — коротко ответил Крыжов.
Когда вернулись в столовую, Калмыков, не ожидая приглашения, налил себе коньяку. Жуткое чувство отзывалось дрожью в глубине груди.
— Правильно, самая пора выпить, — обрадовался Крыжов.
Саша спохватился, рюмку не взял.
— Откуда он? Почему так сидит?
«Слуга» нахмурился.
— Ежели правду говорить, скверная история, и как бы она нам еще боком не вышла… Приказали типографию оборудовать… Во дворе одном под сараем погреб тайно выкопали, сверху укрыли надежно — не заметишь… А кто в типографии той работать будет? Ходил тут один — старик не старик, лет под пятьдесят и сына с собой водил. Брат Мирон дознался, что они наборщики из типографии местной. Начал их обрабатывать — больше сына, Генку. Книги священные Генка читал, с Макрушей разговаривал, а тот… умеет. Время пришло, брат Мирон Генке в армии служить запретил, документ липовый достал… Да, а перед этим они из казенной типографии к нам шрифт по буковке носили и прочее, что могли…
— Опасно! — нахмурился Калмыков.
— Еще бы… Однако ни разу не попались… Вот и стал Генка печатником нашим. Сидел под сараем, ночью иногда воздухом подышать подымался, но с опаской. Листовки набирал, оттиски делал. Мы их потом кому почтой рассылали, кому так читать давали — перед выборами было, агитировали, чтобы народ голосовать не шел… Брат Мирон все организовал, я, по правде сказать, в таких штуках не очень разбираюсь. Да… Фонарь «Летучая мышь» у него, у Генки, бидон с бензином и звонок. На случай если с обыском или с арестом — в доме пуговку нажмут, у Генки звонок зазвонит. Тогда должен Генка типографию бензином облить и поджечь, а сам, как может, из-под сарая выбираться…
Долгий рассказ утомил Крыжова. Наполнив рюмку, выпил. Посасывая лимон, будничным тоном продолжал:
— Сам понимаешь, какая жизнь… А обратно хода нету — документ фальшивый, из армии дезертир, антисоветских листовок печатник: брат Мирон сам по своему заранее все обдумал, судьбу Генкину решил… Только одного не учли мы — рассудка человеческого. Хоронился Генка при фонаре, без света дневного, хоронился, потом замолчал, работать перестал. День молчал, два, три — что, думаем, такое? Неделю молчит, тут уж дело ясное. Вот беда-то! Посовещались мы, ночью его из типографии тихонечко вывели, в машину посадили, сюда привезли. Стемнеет — к психбольнице поедем, у дверей оставим. Нельзя иначе, не век же его держать… Тем более — никого у Генки нету, отец помер. Так что за паспорт тебе бояться нечего. Надежный. Из психбольницы Генке теперь не выйти.
Саша невольно представил молодого, полного сил и здоровья человека… Неужели богу нужны такие жертвы?.. Хотелось прогнать горькое чувство, подумал привычными словами: «Мученик за веру».
Тоскливо сказал:
— Эх, наделали вы дел! Живого человека загубили.
Крыжов вздохнул.
— Разве я не понимаю! Все понимаю. Так кто знать мог, что он, Генка то есть, слабаком таким окажется.
«Пионер» не выдержал, гневно глянул на собеседника.
— Надо было знать! Все знать, все предусмотреть. Ты что делаешь, ты врагам нашим козырь в руки даешь: вот, мол, какие — душегубы. Человека не вернешь!
— Так случайно вышло! Не хотели! Да и причем мы? Приказано типографию наладить? Приказано. Работать в ней должен кто-то? Должен. Не Генка, так другой пошел бы…
«Слуга» говорил правду. Он только выполнял распоряжение свыше.
Калмыков замолчал, опустил голову.
По своему поняв его молчание, Крыжов сказал:
— Думаешь, опасно его здесь держать? Конечно, лучше бы куда подальше, только нет места такого — надежного. А ежели кто лишний заявится, разговор таков: кто я? Пастырь, духовный утешитель. Могли ко мне душой хворого привести? Могли. Бывает такое… Вот и весь сказ — что брат Генка, что Люба, одинаково за помощью ко мне…
— Какая Люба? — вздрогнул Саша. Неужели в этом доме есть еще…
Крыжов ухмыльнулся, — он и думать забыл о загубленной судьбе Генки.
— Вот другой тебе секрет выдал. Сперва утаить хотел, потом думаю: ведь узнаешь, парень дошлый, от тебя ничего не скроется, далеко пойдешь…
Добавил с мрачным юмором:
— Ежели, как говорится, милиционер не остановит.
Калмыков ответил просто, без всякой рисовки: