— Вот и познакомились… А теперь, — Буцан подмигнул в сторону молодух, стоявших у стенки, — красоточки-канареечки ждут.
Крыжов пошлепал губами, будто закусывая. Пояснил Саше:
— Ежели по правилам судить, то… Однако… сами пришли, мы против желания никого не неволим…
— Сами! Сами! — проверещал Буцан.
Макруша покосился в его сторону. Очевидно, верещание, восторженно-дурашливое настроение Буцана и еще что-то было Макруше не по нутру.
— Ты вот что, — сказал Макруша, зло глядя на Буцана. — Ты шутки-прибаутки брось. Не таясь скажу, большая на тебя опаска есть, как бы болтать не начал.
Буцан пренебрежительно усмехнулся. Дурашливость как смыло с лица его, стало оно хитрым и упрямым.
— Умный ты человек, а выходит дурак. Что я — только этот секрет знаю?! О ком болтать буду? О себе самом — себе во вред?
— Чудной ты, — вмешался и Крыжов. — Где видано, чтобы брат на брата свидетельствовал!
Макруша и сам понял, что сказал не то: вся сектантская бражка одной веревочкой стянута, утаить друг о друге ничего не может. Буцана надо прогнать совсем или доверять ему до конца.
— Ты тоже опаски не имей, — закончил Крыжов, обращаясь к Саше. — Я ее, — сделал ударение на «ее», чтобы Саша понял о ком речь, — оставить хотел, да нельзя нынче, сомлела… Ничего, наше от нас не уйдет, мы не таковские! — весело засмеялся.
«О чем он? — не сразу догадался Саша. — Неужели про Любу?»
Додумать до конца не дал Макруша. Нетерпеливо проговорил:
— Начинать, так начинать! Чего зря время теряем. Давай, сестра Катерина.
Крыжов повернулся к Саше, опять пояснил:
— У нас не просто… чтобы без закона-порядка, а по-особому. В соответствии, как у них, сестра Катерина рассказала было…
— С чем в соответствии?
Ответа на вопрос свой Саша не получил.
Грудастая Катерина куда-то вышла. Быстро вернулась со стопкой аккуратно отглаженного белья. Опять вышла, принесла несколько бутылок.
В стопке оказалось не белье, а длинные белые балахоны вроде полотняных ночных рубашек. Их было восемь — по числу присутствующих. Катерина дала балахон каждому и каждой, одновременно поднося стакан. Взял балахон и Саша. Выпил. Питье отдавало сургучом и каким-то неестественным запахом, обожгло гортань. Начала мягко кружиться голова.
Повернувшись лицом к стене, Саша натянул на себя поверх одежды балахон. Странное состояние овладело Калмыковым. Он не понимал, что делает, и покорно делал то же, что и все, ждал чего-то — неясного и странного. Наверно, действовало вино, расслабленность воли после недавних переживаний, странная обстановка: рядом слышалось сопение мужчин, из дальнего угла доносилось хихиканье, возбуждающий шорох женских платьев.
Поправив хорошенько балахон, Калмыков оглянулся. В углу лежали сброшенные мужские одежды. Оказывается, товарищи Саши сперва разделись до белья, а потом облачились в балахоны. Так же поступили молодухи. Снова выпили: по очереди, из одного стакана. Затем Катерина, исполняющая обязанности не то распорядительницы, не то экономки, выдала по свече. Женщины встали в круг, мужчины последовали их примеру.
Рядом с Сашей очутилась полная брюнетка, с которой он переглядывался давеча. Большое лицо ее, мясистые губы, крупный нос, красные щеки показались Калмыкову после двух стаканов вина даже миловидными. Портили впечатление выщипанные, а затем нарисованные брови. Заметив, что молодой человек на нее смотрит, она улыбнулась — откровенно зазывающе. Будто нечаянно притронулась к Саше, толкнула жирным, горячим бедром. Пахло от нее сладкими дешевыми духами.
Катерина потушила лампу. В большой комнате затрепетали неяркие желтые огни свечей.
Катерина задвигалась первой, переступая на месте, притоптывая босыми пятками о пол:
— Гу! Гу! Гу! Гу! — невнятно забормотали женщины, а за ними и мужчины, в такт ее речи и движениям.
«Что это?! Зачем?! — Саша никак не мог объяснить себе, что происходит. — Ведь это!..» Вдруг пришел на ум стадион Янки-Стадиум, толпа, собравшаяся со всего света на «Божественной воли международное собрание». Отмахнулся от непонятно почему возникшего воспоминания. Воля размякла, он был весь во власти темноты, непонятного ожидания.
Громче выкрикивала Катерина и вдруг подхватилась — понеслась по комнате, подпрыгивая, корчась в безобразном танце.
— Ой, дух! Ой, свят! — взвизгнула другая и тоже начала дергаться, извиваться.
— Свищу, хлыщу, — забормотала соседка Саши и он с ужасом почувствовал, что начинает вторить ее бессмысленным, безобразным движениям.