Повернулся спиной к сидящим за столом. Пошарил за пазухой. После долгих манипуляций извлек из под рубашки и бросил на стол пачечку банкнот. Спокойно пояснил:
— Мой вклад в дело общины.
Дзакоев сразу понял, с кем имеет дело и как надо воздействовать на новых знакомых. Лучшим образом зарекомендовать себя он не смог бы никакими молитвами. Глаза Крыжова подернулись умильной влагой. У Буцана отвисла челюсть, он громко проглотил слюну. Даже Макруша приподнял голову и с одобрительным любопытством посверлил Дзакоева острыми глазками.
— Хорошо, одобряю, весьма одобряю, — наконец выговорил Крыжов, впадая в обычный при посторонних елейный тон. — Пойдут деньги на божье дело.
— Нет, — так же спокойно, как говорил до сих пор, возразил Дзакоев. Черные выпуклые глаза его блеснули, поочередно обводя каждого из сидевших за столом. — Деньги пойдут на вполне земные дела. Какие — увидим.
Макруша еще более внимательно посмотрел на гостя. Взгляд, лицо Макруши выражали полное одобрение.
Зато на физиономию Крыжова сразу набежала тень. Он с испугом глядел на старого дружка, с вожделением — на деньги. Жирный лоб Крыжова пересекла морщина. Он боролся с собой. Жадность победила. Дзакоеву не ответил. Потянулся к бутылке, налил себе коньяку.
Макруша, все так же пристально глядя на Дзакоева, проговорил:
— Ты, парень, мне, вроде, приглянулся.
— Посмотрим, — многозначительно ответил Дзакоев. — Если ты мне приглянешься, — счастливый будешь.
Присел рядом с Макрушей. Без церемоний наполнил две рюмки водкой, одну протянул Макруше.
Чокнулись, глядя друг другу в глаза.
Будь здесь Калмыков, он бы, конечно, очень удивился тому, как быстро нашел этот незнакомец общий язык со «свидетелями Иеговы». Ведь у самого Саши до сих пор настоящей духовной близости ни с кем из «братьев» не налаживалось несмотря на все его старания.
Крыжов взял деньги, вышел из комнаты. Отсутствовал долго. Вернувшись, сразу сказал, предотвращая нежелательные для себя вопросы о применении денег:
— Делу время — потехе час. Обсудим, как «крестить» будем. Буцан, место нашел?
— Нашел.
— Докладай.
Буцан начал «докладать». К «крещению» все было готово.
Глава одиннадцатая
ОКРЕЩЕННЫЕ
Истерически-нервный подъем во время моления привел Любу к общему упадку сил. Но сегодня она опять впала в возбужденное состояние. Говорила громко, быстро, с каким-то даже восторгом. Войдя к ней в комнату, Саша прежде всего увидел огромные лихорадочно блестящие глаза. Девушка протянула Саше руку, здороваясь. Рука была горячая.
— Скоро ли? — спросила Люба.
— Да.
— Вот и слава богу… Я всю ночь не спала.
— Почему?
— Думала.
— О чем?
Ответила не сразу. Взгляд ее стал спокойнее.
— Обо всем.
— И обо мне? — вдруг спросил Саша и покраснел Слова сказались сами собой и еще не успели умолкнуть в глухой тишине комнаты, как он испугался своей храбрости.
Испуг был напрасным. Люба поглядела долгим-долгим взглядом. Глаза ее стали осмысленными, лихорадочный блеск приугас.
— Ведь у нас впереди вся жизнь, — как будто уклонилась она от Сашиного вопроса, но сказала «у нас», и в тоне речи содержался ответ, понятый Сашей.
«Жизнь!.. Она проходит и пройдет», — сказал Дэвид там, на другом конце земли. Тогда эти слова показались Калмыкову весомыми, мудрыми.
Проходит и пройдет!.. Можно ли утешить угрюмой безысходностью молодое сердце, ждущее счастья?! Люба верит в жизнь, в будущее, в радость. И разве недостойна Люба радости? Почему же надо разбить ее ласковую веру словами угрюмыми и злыми? Почему надо заставить ее забыть о красоте бытия, принудить молодую девушку готовиться к холоду могилы?! Трудны пути твои, господи! Люба ждет, надеется, так мала и так огромна надежда ее… и Сашина тоже!
— Вся жизнь… — негромко повторил Калмыков слова Любы. Мягко сказал: — Жизнью управляет бог. Без воли его волос не упадет с нашей головы.
— Я понимаю. — Большие глаза блеснули, и Саша пожалел, что начал этот разговор. — Все понимаю… Но почему же — я? Почему такое испытание послано мне?! Я ведь никогда никому не сделала ничего плохого.
Мысль эта часто приходила ей на ум, а последнее время не оставляла совсем.
В больнице одна из пациенток, тупая и сентиментальная баба, подслушав разговор врачей о Любе, прибежала к девушке и начала жалеть ее. Так Люба узнала, что болезнь ее неизлечима, до конца жизни придется не расставаться с госпитальной койкой. За время долгой болезни подруги Любы забыли о ней (первое время приходили проведать из школы, потом все реже, реже, реже…), девушка осталась одна, в отчаянии, без хорошего советчика. И тогда она поддалась уговорам тетки «принять бога». Остальное сделал Крыжов.