— Видите ли, Билл, — вы позволите мне называть вас так? — я никогда не занимался политикой. Я всю жизнь был военным, армейской службе посвятили себя мой отец и дед, а у нас военные стоят вне политики. Такова традиция, и не только традиция, а прямое требование, предъявляемое военным.
— Аполитичных людей нет, — упрямо сказал Приходько.
— Может быть, может быть… Я о многом думаю в последние месяцы и многое предстает передо мной в ином свете. Обещаю вам, что сегодня же поговорю с полковником.
…Обещание Клайда советский офицер вспомнил на следующее утро, когда к нему явился высокий рыжий сублейтенант и, небрежно козырнув, представился:
— Джеймс Глоговски. Еду с вами в этот чертов приют.
— Позвольте! — воскликнул Приходько. — А капитан Клайд?
— Ночью получил приказ срочно вылететь в Париж, оттуда, наверно, отправят в Штаты. По-моему, у старины Клайда неприятности. Говорят, он вчера поругался с полковником. А полковник не любит, когда с ним ругаются.
— Так, — многозначительно произнес Приходько. — Понятно. А русский язык вы знаете, мистер Глоговски?
— Ого! — радостно улыбаясь, воскликнул сублейтенант по-русски. — Мои папаша и мамаша из Борисоглебска. Это у вас в России был такой царь, в его честь назвали город.
— Спасибо за информацию. Как раз этого факта из русской истории я не знал… Однако не будем терять времени. Поехали!
— Не возражаю, — важно согласился Глоговски.
Когда машина подъехала к приюту, дом по-вчерашнему казался насупленным, враждебным. Но ждать у входа сегодня не пришлось, — дверь отворилась после первого же звонка. На пороге стоял средних лет мужчина с голубыми глазами на широком лице.
— Где начальница? — по-немецки спросил Приходько.
— Какая начальница?
— Приюта.
— Какого приюта?
— Этого.
— Здесь нет никакого приюта.
— Что?! — Шрам на щеке Приходько начал розоветь.
— Я не знаю никакого приюта, — тупо повторил неизвестный. — Это дом господина фон Экка. Господин фон Экк арестован, находится в тюрьме, а я…
Приходько оттолкнул его, вошел в вестибюль. Как вчера, здесь было тихо, холодно, пахло дезинфекцией и вошебойным порошком. Приходько дернул дверь в коридор, она отворилась. Пошел по коридору в столовую. Гулко отдавались шаги. Глоговски следовал за ним. Немец, бормоча о самоуправстве, угрожая жаловаться, плелся сзади.
Вот и зал. В нем все осталось по-прежнему — длинный стол, унылые стены, высокий потолок. Но и здесь не было никого.
Офицеры и единственный обитатель брошенного приюта обошли все помещение от чердака до подвала. В подвале обнаружили темную с прочной дверью камору, на полу которой валялась куча тряпья и соломы, несомненно, карцер для детей. Кроме длинного стола в зале, вся мебель исчезла, комнаты были тщательно подметены.
Наконец, вернулись обратно в вестибюль.
— Незаконный обыск! — громко сказал неизвестный, уставившись оловянными глазами на Приходько. — Я буду жаловаться.
Казалось, из шрама на лице Приходько сейчас брызнет кровь. Невольно, сам того не замечая, майор потянулся к пистолету.
Немец побледнел. Еще минута и он бросится наутек.
Приходько перевел дух. Прошло несколько долгих, очень долгих секунд. Пальцы майора барабанили по кобуре.
— Вообще-то мы действуем не особенно законно, — сказал Глоговски, до сих пор не проронивший ни слова.
Приходько круто повернулся к нему.
— Сублейтенант! Я требую ареста этого человека!
— Ареста? — спокойно переспросил Глоговски.
— Да! И немедленного!
— Во-первых, я не полицейский, — так же спокойно ответил американец.
— Вы представитель армии, оккупирующей эту зону.
— Во-вторых, — продолжал Глоговски, пропустив замечание Приходько мимо ушей, — за что его арестовывать?
— Он знает, где находятся советские дети, увезенные отсюда ночью.
— Гм, — задумчиво посмотрел в потолок Глоговски. — А были ли здесь вообще дети? Я не нахожу никаких следов приюта, о котором вы рассказывали.
— Ну, знаете, сублейтенант, — взорвался Приходько, — это уже слишком! В конце концов посещал приют я не один, а вместе с Клайдом, который носит такой же мундир, как вы.
Глоговски пожал плечами. Сказал с философским видом:
— Может быть, старина Клайд сидит сейчас в кафе и поглядывает на парижанок, может, находится еще дальше от нас. Утверждаю одно: вряд ли он думает о всяких там приютах и вообще о вчерашнем дне.
— Так, — сказал майор. — Состряпано здорово.