— Болезнь — за грехи, — сказала Люба, глядя на Сашу большими блестящими глазами. — Правда?
— Не только. Бог может наказать нас, может послать нам испытание.
— Я понимаю. — В тоне голоса ее было столько святой веры в каждое слово Саши, что у него защемило сердце. На какую-то долю секунды утешение, сказанное Любе, показалось ему беспредельно фальшивым, он сам — неискренним ханжой. Неискренним? Неправда! Он верит в то, что говорит Любе!
Но больше ничего ответить ей Саша не мог.
Калмыков молчал. Свою судьбу он давно вручил богу. Он готовился высадиться на морском берегу, рискуя получить пулю пограничника. Он прыгал с парашютом в пустую, холодную ночь. Он скрывался от закона. Он рисковал всем: жизнью, молодостью, здоровьем, счастьем — и не жалел. Но это были его жизнь, его молодость, его счастье! Он шел сам, а не посылал других из уютного кабинета в доме «Башни стражи».
Но вот надо думать о жизни, молодости, счастье Любы. Нужно ответить на вопрос ее — вопрос о ней! Что мог «пионер» сказать? Что мог сделать — сделать сам, не уповая на помощь бога?.. «Если волос не упадет с головы без божьей воли, значит, человек беспомощен, жизнь его — мираж», — подумал Саша… Греховной была эта мысль.
А Люба уже говорила о другом, не задавала вопросов, и с горечью почувствовал он радость в сердце своем оттого, что не надо отвечать ей.
— Брат, — Саша не сразу сообразил, что речь идет о Крыжове, — обещал, что после «крещения» я буду совсем здорова… Скорее бы, я так волнуюсь!
— Не надо волноваться, — возразил Саша. — Тебе покой нужен.
Советуя, не знал, что покоя-то Любе и нет. Крыжов все время направлял к ней многочисленных посетительниц — «поговорить с исцеленной»; они как можно шире рекламировали ее «выздоровление». Выжившие из ума старушки, обманутые или просто скудные разумом, откровенные мошенницы круглый день толклись возле Любиной кровати, ахали, охали, прославляли святость Крыжова. Подобная обстановка не могла не действовать на впечатлительную девушку. Мистически-восторженное настроение завладевало ею. Она теряла сон, аппетит и… здоровье, хотя внешне казалось, что чувствует она себя хорошо — сказывался нервный подъем.
С Сашей каждый раз Люба становилась спокойнее.
Одинокая, окруженная людьми чужими и неприятными, — хотя сама себя она старалась убедить в обратном, — Люба с первого же знакомства потянулась к молодому сектанту, который был так отзывчив, разговаривал с нею ласково, по-дружески, без унизительного сочувствия. Люба выросла в обычной советской обстановке и до болезни своей никогда даже не слышала о иеговистах, никогда не задумывалась о боге. И теперь, несмотря на все старания свои привыкнуть к новым мыслям, новым взглядам, новому обществу, она, может быть, не давая себе в том отчета, чувствовала дикость своего положения, убожество тех, кто окружал ее. Но сознаться себе в этом — значило, оставить надежду на выздоровление. С мыслью о боге была связана мысль о здоровье, отвергнуть ее Люба страшилась. «Гена Карпенко» был для нее дорог тем, что в нем она увидела ту же надежду, которой жила сама. Он резко отличался от окружения Любы, а верил, как все «свидетели Иеговы» Конечно, сказался в отношении к новому знакомому и болезненный характер девушки — неуравновешенный, ущербленный недугом. Люба не могла не выделить Калмыкова среди остальных членов секты и — выделила.
В его присутствии речь ее делалась ровнее, прекращалось лихорадочно-восторженное состояние.
Стоило Саше уйти, являлась очередная сектантка-истеричка и на девушку опять наваливалась религиозная одурь…
Наконец, Крыжов решил, что Люба достаточно подготовлена к поступку, который окончательно свяжет ее с сектой. Любу должны «крестить». После «крещения» она уже не будет принадлежать себе.
Вместе с Любой должны были «крестить» и рабочего Федора Елизаровича Прасола, которого Крыжов и Макруша знали давно. Место для церемонии выбрали далеко за городом, на пустынном морском берегу. Буцан заранее подыскал укромную бухточку, укрытую со всех сторон скалами…
Буцан и прервал сегодняшнюю невеселую беседу Любы с Сашей. Просунув голову в дверь, сказал, что пора ехать.
Перед самым отъездом произошла непредвиденная задержка, которая чуть не сорвала все планы.
Любу и с ней Евстигнеюшку «слуга килки» собрался без хлопот довезти до места на своей машине. Макруша, Буцан, Саша, Прасол должны выйти из дома чуть позже, затем взять такси.