— Эх, вы! — с сердцем сказала Васильковская. — Разве можно так?
Маринюк покраснел.
В комнате, где стоял Калмыков и остальные, скрипнула дверь. Оглянувшись, Саша увидел, что Макруши здесь нет. Несколько секунд спустя он появился на крыльце. Неторопливо сошел по ступеням. Остановился перед Маринюком и Васильковской.
— Вот что, други любезные. Послушали мы вас, да пора и честь знать. Убирайтесь по добру по здорову. Чтоб и духом не пахло!
— Но… — пыталась возразить Васильковская.
— Никаких «но»! — отрезал Макруша. — Люба Кравченко человек самостоятельный, опять же совершеннолетний и паспорт имеет. Вы сами слышали, что никто ее неволить не собирается, как ей совесть велит, так и поступает. Слышали? Ну!
Васильковская промолчала. Маринюк не сдержался:
— Вы не имеете права!
— Насчет правое, гражданин, прекратите, — встал рядом с Макрушей Крыжов. — Это вы нарушаете — приходите, куда не звали, фулиганите. Кравченко вас сюда не звала.
— Люба! — Васильковская сделала еще попытку обратиться к девушке. Та не ответила, скрылась за поднятым стеклом автомобиля. Даже отличить ее стало трудно от одинаково с ней одетой в темное Евстигнеюшки.
Маринюк сжал кулаки, гневно посмотрел на Макрушу:
— Вы!.. Вы!.. — не находил слов.
— Чего — я? — Лиловые губы Макруши кривились в ядовитой ухмылке. — Чего? Проваливай отсюда, перестань тень на плетень наводить.
— А вы кто такие? Почему от ее имени говорите?! — настаивал инженер.
— Вы, гражданин хороший, не пугайте, — с грязной ухмылкой своей возразил Крыжов. — Вы сами все слышали — Любовь Кравченко по своей воле живет и по своей натуре действует. Вы для нее, я извиняюсь, пришей кобыле хвост. Она вас знать не желает, мы — тем более, гражданин хороший…
Васильковская первой поняла: благодаря Любе, победа на стороне сектантов.
— Пойдемте, Николай Дмитриевич. Сейчас нам здесь делать нечего.
Формально к сектантам не придерешься. Люба — совершеннолетняя, сама отвечает за свои поступки, никто не может указать ей, с кем водиться, кого избегать. Не силой, а добрым словом, убеждением надо подействовать на девушку, вырвать ее из лап мракобесов.
— Идемте, — повторила Васильковская.
— Золотые слова, — осклабился Крыжов. — Давно бы…
— Рано радуетесь, — глухо сказал Маринюк. — Мы куда надо обратимся, не позволим человека губить.
— Обращайтесь! Обращайтесь! — Макруша истекал злобой. — Только такого закона нет, чтобы силой от религии отнять.
— Хватит, Николай Дмитриевич, вы же видите, что разговор с ними бесполезен.
Васильковская и Маринюк ушли.
Поза, взгляды Макруши вслед уходящим были подчеркнуто самодовольны, полны наглого удовлетворения. Саше невольно сделалось противно и даже на мгновение как-то стыдно, что он разделяет Макрушину радость. Удивился этому ощущению, оправдывая Макрушу, подумал: «Они считают себя друзьями Любы, а на самом деле приносят ей зло, хотят отвратить от бога».
— Поехали! — коротко приказал Макруша, когда Васильковская и Маринюк скрылись за углом улицы. Теперь в Макрушином голосе явно звучала тревога. Опытный во всякого рода проделках, он чуял опасность. Конечно, врач и инженер не станут молчать, за ними заговорит общественность, газета. Огласки сектанты боялись пуще всего, только темнота тайны покровительствовала им… Однако отступать поздно… «Обойдется, — мысленно успокаивал себя Макруша. — А все же… скверно! Принес их черт, все испортили!»
— Давай, заводи! — добавил вслух.
Крыжов сел в машину, включил мотор.
Несколько минут спустя покинули дом остальные. До поселка, как условлено, добрались на такси. Оттуда к выбранной Буцаном бухточке зашагали пешком, разными дорогами, разбившись по парам. Саше в попутчики достался Прасол.
Шли молча. Саша углубился в свои мысли. Думал о Любе, беспокоился за ее судьбу. Она нездорова, ее лихорадит. Принесло же незваных и нежданных посетителей!.. Но Люба молодец, не поддалась… И не поддастся. Она, как Саша, выбрала свой путь и пойдет им до конца… До какого конца?.. Что ждет Сашу завтра?.. Нет, не надо об этом думать!.. Хорошо, что ее будут крестить именно сейчас. Ведь крещение — приближение к богу… Завтра она выздоровеет. Если эти явятся снова, им придется убраться с позором — Люба в их заботах и лечении нуждаться не будет…
От надежды на скорое выздоровление Любы сразу повеселел.
Громко сказал:
— Вот мы и пришли. Здесь «крещение» будет.