Полностью Комову пока не доверяли. Постепенно поручалось ему то одно, то другое дело, вроде тайной охраны противозаконного сборища, чтобы погуще замарать его, лишить возможности вернуться в семью честных людей. Виновный перед народом, Комов станет послушным орудием в руках иеговистов. Буцан любил похвастаться «будущим» Комова.
Тоньше других действовали Макруша и обученный им Крыжов. Исподволь, подробно разузнавали о семьях, застигнутых бедой: болезнью, несчастьем, внутренними распрями. Находили общих знакомых, незаметно втирались в такую семью. Мелкими услугами, «душевными беседами» приобретали доверие. От бесед переходили к чтению «теократических» книг, просили переписать «реферат» — мистическую, антисоветскую статейку. Постепенно вовлекали ничего не подозревавшую жертву в свои сети. Прасол и Люба служили доказательством, что далеко не всегда усилия иеговистских агитаторов оказывались бесплодными.
Что касается Калмыкова, то он большие надежды возлагал на Петра и Ксану. Понимал: они — настоящие.
После свадьбы «пионер» укрепил знакомство с молодоженами, подружился. Встречали его хорошо, рассказывали о себе, своей работе, товарищах. Неведомый мир раскрывался перед Сашей. Его убеждали, что таких, как Петро и Ксана, не существует, они — выдумка, «советская пропаганда». И теперь Калмыков не раз ловил себя на том, что гораздо чаще слушает Петра и Ксану, чем пытается направить беседу по-своему.
Впрочем, оправдывал себя — торопиться нечего. Действовать надо с большой, очень большой осторожностью, иначе испортишь все. До поры до времени ограничивался общими рассуждениями, рассказывал случаи из жизни — якобы своей, по которым выходило, что «в мире нашем есть еще немало таинственного».
Слушали его внимательно, порой — спорили, порой — соглашались.
Но вот неделю-две, как Саша приметил, что Петро ходит мрачнее тучи. Решил: долгожданный час наступает, приготовился.
Вскоре надежды оправдались — войдя в комнату, Калмыков увидел, что хозяева серьезно опечалены. Петро отмалчивался, но постепенно дружеское участие Саши подействовало, и он рассказал, что поругался с мастером, а тот мстит, не дает хорошей работы, зарплата уменьшилась.
— В этом месяце еле-еле удалось концы с концами свести, — признался Петро.
— А я говорю — иди в партком! — вставила Ксана.
— Не пойду, там без меня забот хватает.
— А я говорю — иди!!
Как видно, спорили и ссорились они давно.
— Да не волнуйся так, не стоит огорчаться по пустякам, — примиряюще сказал Калмыков.
— Хорошие пустяки, когда заработать не дают, — угрюмо откликнулся Петро.
— Не в деньгах счастье, надо о душе позаботиться.
— Мы в деньгах счастье и не видим, — обидчиво ответила Ксана. — Главное — справедливость.
— А душа причем? Что ты этим сказать хотел? — перевел разговор на другое Петро.
— Душа — высшее в человеке. Устремления его против земного, низменного.
— Почему ж, если земное, то обязательно низменное? — запротестовал Петро.
— А любовь, по-твоему, это тоже земное, низменное? — лукаво спросила Ксана.
Молодой супруг глянул на нее одобрительно.
— Любовь бывает всякая, — возразил Саша. — Выше нет любви, чем духовная. И жизнь, кроме известной нам, есть другая. Душа ее чувствует, к ней стремится.
— Загробный мир, что ли? — не скрывая удивления, спросил Петро.
— Так в него никто, кроме старых бабок, не верит, да и они — не все, — засмеялась Ксана.
— Напрасно так думаешь, — возразил Калмыков. — Не в загробный, а в духовный мир верят многие образованные и умные люди… Хочешь, прочту статью из журнала одного?
— Ишь ты! — заинтересовался Петро. — Давай.
Саша достал припасенный экземпляр «Башни стражи». Начал читать.
Петро и Ксана слушали внимательно.
— Нет! — воскликнул Петро, когда закончилось чтение. — Нет! Неправильно! Самим строить жизнь надо, ни на какого бога не надеяться. Человек гордый, сильный, свободный. Смиряться, жизнь свою в молитвах тратить, ему незачем… Брешет, кто писал…