— Напрасно вы принимаете все близко к сердцу, майор, — прежним философским тоном начал Глоговски.
Приходько не дал ему договорить. Подошел вплотную, спросил, глядя прямо в глаза:
— У вас дети есть?
— Е-есть. — Голос сублейтенанта испуганно дрогнул.
— Где они?
— В Штатах.
— До́ма?
— До́ма.
— А у меня сын и жена пропали без вести. И у тысяч таких, как я, пропали. Вы это поняли?!
— По… понял.
— Ничего вы не поняли! Эх вы…
Презрение, ясно прозвучавшее в его словах, задело Глоговски. Но сублейтенант постарался скрыть свое чувство, чтобы не взбесить еще больше этого бешеного майора. Глоговски сказал примирительно:
— Жизнь есть жизнь, бывают в ней удачи, бывают и огорчения. Во всяком случае обещаю, что об этой темной истории доложу полковнику…
— Доложите! И пусть не думает, что достиг успеха, — перебил Приходько.
Глава вторая
ЧУЖИЕ ГОРОДА
«Брат» Кирилл Сокольский принял Сашу Калмыкова неофициально в одной из дальних комнат здания, занятого иеговистским «отделом».
Бывший белогвардеец, человек, мягко говоря, с бурным прошлым, ныне видный сектантский деятель, долго смотрел на юношу, который скромно остановился у порога. Глаза «брата» были пристальные, глубоко посаженные, окруженные сетью розовых старческих жилок. Склерозные румянцы выступали на щеках, подозрительные фиолетовые оттенки играли на носу. Однако в посадке головы, уверенных движениях не было ничего старческого.
— Подойди поближе, брат мой, — после долгой паузы сказал Сокольский привычно властным тоном. Голос его тоже не свидетельствовал о старости — металлический, четкий. — Я слышал о тебе… Сегодня ты отправляешься в мир, начинаешь самостоятельную жизнь. Она будет трудной, может, даже опасной.
— Да, брат Сокольский.
— Молодость, — помолчав минуту, снова заговорил сектантский «пастырь». — Молодость и открытый мир… У тебя много сил, их ты должен отдать богу. Только так жизнь твоя не пройдет даром.
— Я знаю.
В маленькой комнатке опять наступила тишина. Сокольский, глубоко задумавшись, смотрел на молодого человека. Взгляд был, как у старой и хищной птицы: спокойный, непроницаемый, холодный. Лишь тогда, когда «пастырь» терял над собой контроль (случалось это редко, на один миг), в глазах его поблескивало воспоминание о пламени горящих городов, бессильной ярости отбитых атак, панике эвакуации — обо всем, что пришлось увидеть и пережить петербургскому гвардейскому офицеру, поручику «полка смерти» деникинской армии, ставшему после безжалостных эмигрантских скитаний «свидетелем Иеговы».
— Молодости свойственны сомнения. — Сокольский не отрывал глаз от Саши, — будут они и у тебя. Помни: служить делу бога, значит, поступать правильно. Деяния, осужденные обычной моралью, простительны, если свершаются во имя Иеговы. Он — высший судья на небе, свидетели его — на земле… Ты понял меня, брат мой?
— Да.
— У тебя есть родные, близкие?
— Нет, кроме братьев по вере.
— Ты говоришь правильно. Ни семейные, никакие другие узы не могут быть крепче веры. Я доволен тобой, брат.
— Спасибо.
«Пастырь» вдруг поймал себя на зависти к бесхитростному молодому сектанту, чья душа не знает сомнений, вера — глубока и искренна. Отгоняя непрошеную думу, задал новый вопрос:
— Как ты относишься к чужой вере?
— Она — плод заблуждений.
Кирилл Сокольский был мудрым человеком: «Мудр, как змий», — говорит библия. Он принимал вещи и события такими, каковы они есть. Сектанты, в том числе «свидетели Иеговы», отвергают всякую церковь, церковники люто бранят «еретиков». Тридцать… даже десять лет назад «старший» внушал бы Калмыкову ненависть в иноверцам. Сейчас этого делать не нужно — мало ли с кем придется встретиться на извилистых дорогах, ждущих «свидетеля Иеговы»… Десять лет… Многое изменилось за десять лет… и не в пользу бога… Всех богов, какими бы они ни были… Борьба требует гибкости, в борьбе нельзя пренебрегать любыми союзниками… Сокольский незаметно усмехнулся. Он вспомнил трюк, который выкинула католическая церковь: скоро появится новый кардинал, по рождению африканец. Негр под кардинальской мантией — такого не бывало за все века существования папской империи. Что ж, даже «святому отцу», папе, приходится идти в ногу с веком. Времена меняются и нельзя отставать от жизни…
Сокольский снова вернулся мыслями к молодому сектанту, который в прежней скромней позе стоял перед «братом».