— Он сам так живет. Потому и другим советует, — обиделся Калмыков, будто упрек во лжи относился и к нему.
— Может быть. — пожал плечами Петро. — Не в том дело. Не верующий, а вера вредна. Страх перед богом человека к земле гнет, рабом делает…
— Почему рабом? Признавая наличие высшей силы, человек обретает настоящую свободу.
— Свобода не есть безответственность, — начал горячиться Петро, а Ксана восхищенно поглядывала на своего избранника. — Человек сам, по-своему землю переделывает и в небо летает.
— Погоди, послушай.
Калмыков снова начал читать:
— «Члены новой земли уже не расколются на вражеские партии вследствие расовых, национальных или религиозных противоречий. Все то, что будет мешать вечному миру и единству, будет искоренено… Люди будут свободны от страха. Не будет никакой надобности в вооруженных силах для сохранения международного мира или даже местной полицейской власти, чтобы подавить преступления и сохранить порядок. Не будет миллионов безработных и бездомных людей. Навсегда окончится голод и засуха вместе с грабежами, ибо никто более не будет испытывать нужду. Земной шар, освобожденный от тех, которые разрушали его, примет новый вид, он будет преображен в великолепие и красоту райского сада, какую себе представить не в состоянии человеческий разум…» Вот видишь!
Петро улыбнулся.
— Красиво наговорено, аж заслушаешься… Ну-ка, покажи журнал.
Взял «Башню стражи», внимательно перелистал.
— Напечатано, а подписи нет. Чего ему скрываться, если по совести пишет?.. Так и думал, вот адрес, глянь.
Показал Калмыкову страницу, на которой было четко отпечатано: «Бруклин. Нью-Йорк».
— Ну, и что? — как мог равнодушнее спросил Саша.
— Из Америки прислан.
— Пусть, беды не вижу.
— Вот чудак! Подумай, чего ради в Нью-Йорке о нас забеспокоились! Не лучше ли им на себя оборотиться — ведь там, а не у нас, безработные, бездомные. Мы сами без них разберемся, какое им до нас дело? Сказано — мирное соревнование двух систем. Соревнование — мы его не боимся… Кто про эти молочные реки с кисельными берегами пишет, тот говорит, что ему подчиняться надо, божьему слуге. А народ наш без бога счастье построил и дальше строить будет. Американские проповедники нам не указ…
Петро даже запыхался от длинной речи. Большие глаза Ксаны сияли.
Простая логика Петра потрясла Калмыкова. В самом деле, откуда у мистера Натана Гомера Кнорра такая деятельная забота о жизни, мыслях и судьбе Петра? Кто звал в Советский Союз сектантского «миссионера»? Что-то не похожи Петро и Ксана на «ищущих света во тьме». Жизнь их богата и красива, а что им может дать «свидетель Иеговы» взамен? Отречение от счастья, от мира, от любви. Молитвы, составленные мистером Кнорром в далеком и чужом Бруклине?.. Разве нужен «духовный наставник» Марусе, которая никогда не теряет бодрости и веры в радость жизни?..
Впервые столкнулся с жизнью сектантский «пионер», и это столкновение отозвалось острой болью. Изощренные рассуждения «теократической литературы» рухнули под напором простых и бесхитростных слов рабочего парня. Но ведь так думает не только Петро — так думают все в этой стране! Калмыков уже достаточно разобрался в окружающей обстановке, чтобы понять: единоверцы его — лишь ничтожная группка среди огромного народа… И эта кучка должна перетянуть на свою сторону народ?..
Калмыков понял, что дальше продолжать беседу не может… Да и незачем продолжать… Жизнь мчалась мимо, как быстрый могучий поезд, в котором для Калмыкова места не было.
— Да, — негромко сказал Саша. — Какое им до нас дело?
Дальнейший разговор не клеился. Петро и Ксана переглядывались: их не оставляла одна и та же мысль. Калмыков понял. Сказал, будто раздумывая:
— Непонятно, откуда у Мишки журнал?..
— У какого Мишки? — облегченно воскликнул Петро. Он сам собирался задать такой вопрос «Геннадию».
— В одном доме со мной живет. Мишка Сомов. Он мне журнал дал. «На, говорит, почитай, любопытно». Я у него разузнаю.
— Правильно, разузнай, такое, сам понимаешь, оставлять нельзя. Может, даже органам сообщить следует.
«Вот, — тоскливо подумал Калмыков. — Вот как он рассуждает…» И сразу вспомнил недавний спор с Макрушей. Вспомнил, как говорили Макруша и Крыжов о своей ненависти к Советам… Неужели Петро опять прав?..
Вслух произнес:
— Пожалуй, следует… Пусть разберутся.
Посидев приличия ради еще с полчасика, начал прощаться. Уходил с тяжелым чувством. Больше никогда не вернется он в беленькую комнатку, где было так хорошо и уютно — впервые в жизни…