Когда дверь за ним захлопнулась, Шая несколько минут бессмысленными глазами разглядывал ситец, галстук, сумочку. Галстук даже понюхал. Так ничего и не понял. Вздохнув, пожал плечами, спрятал неожиданные подарки в чемодан…
Итак, Грандаевский занял место в иеговистской «цепочке». Его сделали штатным «почтовым ящиком», через который переправляется в Советский Союз нелегальщина.
Шае было невдомек, что кукла, волчок, конверты с фотобумагой — своеобразные посылки в посылке. Придя к себе, Саша разломал игрушки, вскрыл пакеты. Кукла и волчок были набиты листовками, состряпанными в виде «писем к верующим и сочувствующим». Вместо фотобумаги в пакетах оказались экземпляры журнала «Башня стражи».
Главное было не в них. На ноге куклы Калмыков отыскал ярлык с названием магазина и ценой игрушки. Бережно отклеил пестрый кусочек бумажки, достал из укромного места в коридоре флакон с густой жидкостью, смазал ею обратную сторону ярлыка. Тотчас на покрытой клеем бумаге начали проступать неясные знаки. Постепенно делались отчетливее, превращались в буквы и цифры, лишенные для постороннего всякой системы, расположенные кое-как. Потребовалось около часа напряженной работы, чтобы хаос цифр и букв превратился в короткие слова приказа: всемерно расширять влияние, посылать подробный отчет о сделанном, о настроениях в Советском Союзе, о людях, вовлеченных в секту, об услышанных разговорах… Был даже вопрос, повергнувший Калмыкова в недоумение: что из спиртного и сколько обычно заказывают в кабачках той местности, где находится «пионер»… «Непонятно, какое отношение имеет это к религии?» — подумал Саша…
Почти машинально убрав разломанные игрушки, Калмыков взял журналы, листовки, флакон с жидкостью для проявления тайнописи, вынес в коридор. Здесь он устроил небольшой тайник — под половицей вырыл ямку, потом установил доску на место. Гвозди, которыми прибита половица, остались, сверху все выглядело совершенно невинно. Был еще в коридоре люк, ведущий в подвал. Калмыков как-то хотел слазить туда, осмотреть подземное помещение. Люська не разрешила. «Много будешь знать, скоро состаришься, — сказала она. — Когда надо, я тебя сама поведу, до того — не лазь». Ссориться со старухой не хотелось, больше о подвале не заговаривал…
Бережно прикрыв тайник, Саша глянул на часы. Ого! — время прошло быстро, очень быстро. Пора к Любе, да поскорее. Если Саша задержится, она начнет беспокоиться. И, отложив все дела, он заторопился в больницу.
Боясь опоздать, взял такси, приехал как раз вовремя…
Саша посещал девушку регулярно, приносил ей небольшие подарки — цветы, сладости. Крыжов, боясь влияния Саши на Любу, как-то потребовал: «Погоди в больницу являться». Саша ответил, как отрубил: «Хожу и буду ходить». Крыжову ничего не оставалось, как смириться.
Благодаря сильному молодому организму, а может, в какой-то мере и благодаря Сашиным визитам, здоровье Любы быстро шло на поправку. С воспалением легких, полученным после «крещения», удалось справиться быстро. Васильковская не отступилась от Любы. Узнав, что девушка снова в больнице, Васильковская сразу перевела ее в отделение, которым заведовала. Что касается шустрой Маруси, то неунывающая деваха выздоровела и уже успела прислать Любе два письма: приглашала подругу к себе в колхоз, передавала приветы «твоему симпатичному», подразумевая Сашу.
Люба радовалась каждому посещению Саши. Когда они были вдвоем, время текло незаметно. Болтали обо всем, что придет на ум. Люба рассказывала о себе, отце, матери. Саша жадно слушал… Всякий раз молодые люди неожиданно и с сожалением замечали, что часы свидания кончились, пора расставаться.
Так было и теперь — два часа в палате Любы пролетели, как несколько минут.
После долгого прощания, Саша, наконец, вышел в коридор. Тут его остановила женщина в белом халате. Саша сразу узнал ее — Васильковская. Вместе с каким-то инженером приходила за Любой в памятный день «крещения».
Она, оказывается, тоже знала Сашу.
— Погодите, молодой человек, — сказала Васильковская. — Мы должны побеседовать.
— Пожалуйста, — вежливо ответил он.
Ирина Григорьевна оглянулась. По коридору то и дело сновали люди. Ни стула, ни скамьи поблизости не было.
— Зайдемте сюда.
Вошли в пустой кабинет. Резко пахло лекарствами. В углу — медицинские весы, стены увешаны таблицами.
Калмыков обождал, пока женщина села, сел сам.
— Меня зовут Ирина Григорьевна…
— Да, я знаю, — ответил Саша. — Люба много говорила о вас…
— Ну, уж и много… — улыбнулась Васильковская. — Вот о вас — действительно вспоминает каждый день… Оказывается, вы довольно действенный лечебный фактор. — Усталые глаза Ирины Григорьевны потеплели, в них мелькнуло давнее воспоминание о своем, интимном. Саша покраснел. Заметив, Васильковская постаралась принять официальный вид.