Теперь, много месяцев спустя, понял Саша значение ухмылок и недоговорочек Крыжова в рассказе о будущем «сестры Любы».
— Мы разыскали Кравченко, — продолжала Ирина Григорьевна, — но она отказалась ехать с нами… А к вечеру того же дня очутилась на больничной койке.
— Простыла, — сказал Саша и вспомнил, как искренне, пламенно верил, что «крещение» Любе поможет.
— Как врач, я утверждаю, что если бы Любу раньше времени не взяли из клиники, она была бы здоровехонька…
Что мог Саша ответить?
— Самого скверного вы еще не знаете, — продолжала Ирина Григорьевна. — Мне удалось побеседовать с ее теткой и, по-моему, я нашла правильную разгадку всей истории. Мария Тимофеевна сказала, что у Любы на сберкнижке лежат двадцать пять тысяч, оставшихся от продажи домика ее родителей. Любу вовлекают в секту, надеясь выманить деньги…
Саша слышал голос Васильковской, как бы издалека, почти не видел ее лица. Перед ним стояла бабья физиономия Крыжова. Шлепая губами, «слуга килки» говорил: «Жирный интерес с этого дела получится, тут ба-а-льшие тысячи добыть можно». Гнев, ненависть, стыд захлестывали Сашу. Вспомнил маленькую фигурку Любы на морском берегу под холодным ветром…
…Вспомнил несчастного Геннадия Карпенко, у которого отняли разум…
…Беседы с Петром и Ксаной.
…Валерия…
…Маленького Пашку, который хочет быть моряком.
…Полет спутника в бескрайнем вечернем небе.
…Все, что пришлось увидеть и пережить в Приморске.
— Не расстраивайтесь, — ласково сказала Васильковская. — Думаю, все обойдется. Люба умная девушка, с нею можно говорить серьезно. Болезнь повлияла на нее, сделала склонной к истерии, травмировала психику… Но, поверьте, это непрочно. Изуверская «философия» по природе своей противна молодому сердцу. Я не раз говорила с Любой по душам, и она теперь на многое смотрит иначе.
— Изуверская «философия», — негромко повторил Калмыков. — Дело не в ней, а в чувствах. Вера дает силы.
— Нормальное чувство, — возразила Васильковская, — не принимает ненависть к разуму, которая характерна для всякой религии. Вред и от служителей бога, и от веры в него. Не будь Люба религиозной, она не попалась бы в лапы мошенников. В религии есть обманщики, обманутые и те, кто искренне заблуждаются. К последним принадлежит Люба. Надо показать ей, как неправа она в своих религиозных настроениях. Только не вздумайте, как иногда делают неумные агитаторы, смеяться над ней. Поговорите дружески, хорошо, ласково.
— Дружески, ласково. — Он не мог собраться с мыслями.
— Вы когда-нибудь читали антирелигиозную литературу? — спросила Васильковская.
— Я? Нет, — растерянно сказал Калмыков, оторвавшись от дум.
— Напрасно, — осуждающе покачала головой Ирина Григорьевна. — Иногда полезно. Будь Люба, как в наше время говорили, «подкованнее», может, по-другому все сложилось бы.
Строго поглядев на собеседника, добавила:
— Откровенно говоря, я подозревала, что вы никогда не интересовались религией.
Калмыков невольно улыбнулся. Он мог сто очков вперед дать доктору Васильковской в обсуждении религиозных догм.
— В мое время устраивались диспуты с церковниками, мы разоблачали религию не вообще, а хорошо зная слабые места своих противников. — Васильковская поднялась со стула — Я огорчила вас? Ничего не падайте духом. Кравченко молода, неглупа, и я верю, что вы вырвете ее из религиозной путины. Но смотрите, — сделать это надо, жизнь ее зависит…
Саша молчал, глядел в пол. Вырвать Любу из религиозной паутины, в которой она запуталась!.. Религиозная паутина, говорит врач — умный, образованный, искренне расположенный человек. А встречал ли Саша людей, искренне к нему расположенных?..
Поднял глаза, ответил:
— Я должен… Спасибо вам…
— За что — спасибо? Это моя обязанность — коммунистки, врача, наконец, просто честного человека.
— Да, — сказал Саша. — Конечно, каждый честный человек обязан вмешаться… Простите, вам, наверно, пора идти?
— Мы поговорили обо всем, что я хотела вам сказать… До свидания.
— До свидания…
Медленно брел Саша «домой», машинально поворачивая с улицы на улицу, почти не понимая, где находится.
Калмыков ощущал себя призраком, который скользит мимо настоящих людей, невидимый и никому не нужный. Он не существует — у него нет ничего, что должен иметь человек: родины, имени, семьи, профессии, своего жилья, нет даже настоящих документов. Призраком пройдет он сквозь жизнь и растает, оставив единственное воспоминание о себе — пыльную пачку бумаг в архиве контрразведки…