— Это ты правильно говоришь, — сказал примирительным тоном Крыжов. — Брат Федор вот-вот явится. Даже опаздывает… А чего ты его вызвал? — спросил у Макруши.
— Новую партию товара скоро доставить должны. Опять к брату Федору отвезем.
— Опасно у одного и того же два раза товар оставлять.
Макруша помрачнел. Видно, и сам об этом уже думал.
— А где? — возразил Крыжову. — Другого верного человека нет. Он товар у себя ночь продержит, потом дальше повезет, я скажу куда.
— Правильно, — поддержал Дзакоев. — Прасола не выпускай. Он сейчас нужен, потом еще больше нужен будет. В кулак зажать надо.
Со двора донесся хриплый лай.
— Он, — сказал Крыжов. — Другому некому.
Евстигнеюшка прошлепала по коридору, грюкнула дверным засовом, заскрипела замками, забренчала цепочкой.
— Уйдите пока, — распорядился Крыжов. — Не надо лишний раз всем вместе… Я с ним побеседую. Идите в опочивальню, дверь приоткрытой оставить можно, слышнее будет.
Дзакоев и Макруша кивнули. Не возражали и Калмыков с Буцаном.
Перешли в указанную Крыжовым «опочивальню»: широченная кровать с пышными перинами и подушками, ковер на стене, ковер на полу, дамское трюмо и платяной шкаф «птичьего глаза», тюлевые занавеси.
— На кровать сесть можете, — разрешил Крыжов.
— Ладно! — грубо оборвал Макруша. — Иди…
Люська успела убрать со стола остатки пиршества. Когда Прасол вошел, «слуга» читал старинную книгу в кожаном переплете.
— Здравствуй, брат родной, бог тебе в помощь! — с веселой улыбкой сказал Прасол.
— Будь здоров, голуба, благословение на тебе божие! — сладенько отозвался Крыжов, кладя на стол книгу. — Как живешь, как бога славишь?
— Хорошо живу! — от всего сердца ответил Прасол. — Я ведь на работу устроился.
— Вот оно что? — протянул Крыжов. Быстро спохватился, вернулся к обычному ханжески-елейному тону. — Ты садись, голуба, садись. В ногах правды нет.
— Спасибо, брат, сяду… Хороший ты человек, душевный…
Помолчали.
— Одно в толк не возьму, — заговорил Крыжов. — Как же так, до сих пор не работал, что ли?
— Разве ж то работа? — с откровенным презрением ответил Прасол. — У шарашников!
— А чего не работа? Любой труд богу угоден.
— Богу оно, все едино. Только о человеке тоже подумать надо.
— Прав ты, голуба. Человек для бога и рука божия на нем.
— Вот, — веселое лицо Прасола совсем засияло. — Знал я, что ты меня похвалишь. Шарашники они что — тьфу! Те же спекулянты, жулики, на теле рабочего класса пережиток.
— Извини меня, бога для. Понять не могу, чего они вдруг пережитками заделались.
— Как же иначе! Вот, к примеру, тебе дом строить надо или ремонт произвести, или еще чего. А сам ты не можешь — сил или уменья не хватает. Государственных мастерских мало, чтобы для граждан стройкой занимались, значит, — к шарашникам. Те знают, что кроме них податься некуда, и куражатся — цену бессовестную сдерут, да еще магарыч им дай, да прибавку дай… Хоть бы делали хорошо, а то тяп-ляп, скорей, кое-как. Одну работу не кончат, другую хватают… Четыре месяца я с ними, насмотрелся — кулачье, за копейку себя продать готовы.
— Вон, значит, какие у тебя мысли… Куда же ты теперь, если не секрет… Только от бога секретов нету.
— Я и не скрываю. Встретился Карпо Федорыч, прораб мой, с которым работал до… Словом, раньше с ним работал, он меня, как облупленного, знает. Спрашивает: «Где ты теперь? Почему не у нас?». Отвечаю: так мол и так, начальник отдела кадров не взял, потому — бывший заключенный я. Стыдно мне признаться, что я в шарашники подался. Он тут, как взовьется — Карпо Федорович. «Да этот, — кричит, — начальник — дурак! Да я тебя столько лет знаю! Почему к парторгу или к директору не пошел?» «Нет, — отвечаю, — извини, к директору я не пойду». «Тогда, — говорит, — сам я пойду, а ты завтра ко мне загляни…» Вот и все. С понедельника — на стройку, — торжественно закончил Прасол и ясными глазами посмотрел на Крыжова.
— Мда-а, — пожевал Крыжов. — Интересно… А я, грешный, думал, ты больше божьими делами займешься, помогать нам будешь.
Прасол потупился. Глубоко вздохнул, как бы набираясь решимости для неприятного разговора.
— Знаешь, рабочий я человек и скажу прямо, по-рабочему. Не гожусь я для божьих дел. Сколько ночей не спал, думал, себя уговаривал, а нет во мне веры. И «крещение» не помогло, даже хуже стало после того, как деваху эту в холодной воде увидал… Ты меня извини, а вот, к примеру, спутник. Ну какой бог может быть, если ученые наши советские на другие звезды лететь собираются! Луну фотографируют. Ты прости, я без утайки, откровенно. Или наоборот взять, атомная бомба. Разве бог допустил бы, чтобы тысячи людей — и стариков, и младенцев невинных — живыми в огне горели? Не допустил бы. Значит, бога нет. С чистым сердцем «крестился» я, а потом опять — лежу, думаю… К тебе пришел, «бог в помощь!» говорю, а сам не верю: «Пустые слова, никакой бог не поможет».