— Паникуешь! — Усики Дзакоева дернулись в невеселой усмешке. — Зря!
— Дай бог, — коротко ответил Макруша.
Выпили по кружке пива, вошли во двор. Люська сидела на крылечке.
— Где твой? — спросил Макруша.
— Ушел.
— Куда?
— А я знаю!
— Когда вернется?
— Тоже не докладал. Когда вернется, тогда и вернется.
Дзакоев на этом закончил бы расспросы, оставил старуху в покое. Макруша оказался наблюдательнее, лучше знал Люську. Легкие следы тревоги в голосе ее, в глубине глаз Макруше не понравились. Поглядел на нее и тоном, не предвещающим ничего хорошего, потребовал:
— Ну-ка, зайдем. В комнату его зайдем.
— Чего я там не видела! — огрызнулась Люська.
— Давай не разговаривай! — Дзакоев обрадовался случаю на ком-нибудь сорвать злость. Грубо схватив старуху за шиворот, втащил в коридор. Тщательно запер входную дверь.
— Где он живет? — спросил Макруша.
— Вон. Да какого черта ты ко мне привязался?!
Не слушая, Макруша вошел в указанную Люськой комнату.
— Ишь! Устроила, как в «гранд-отеле».
Оглядывался острыми ничего не упускающими глазками.
— Погоди, а это что? — Увидел забытую Любой большую дамскую сумку с разной мелочью, которую она брала в больницу. — Откуда сумка бабья?
Люська молчала. Ненавидяще глядела на Макрушу.
Макруша опрокинул сумку над столом. Выпала книга в ветхом кожаном переплете. Макруша взял ее, раскрыл на первой странице. Быстро повернулся к Дзакоеву.
— Слушай, тут что-то нечисто. Книга-то девки, которую «крестили»! Библия старая, ей Крыжов подарил. Вот и роспись на странице — девкина.
Еще раз посмотрел на книгу, на остальное содержимое сумки: мыло, зубная паста, флакон одеколона.
Подошел к Люське, молчаливо стоящей у двери. Сказал спокойно, однако таким тоном, что у Люськи похолодело сердце:
— Рассказывай!
«Пропала я, — думала Люська. — Вот она, смертушка моя. Сколько раз встречались, а все равно страшно».
Она ошибалась. Правда, смерть ее была недалека, но последние минуты женщины еще не наступили.
— Поди-ка ты, мальчиша, к чертям, — как могла спокойнее ответила Люська. — Ваших дел я не знаю и знать не хочу. Что ты мне поручал, за то в ответе. Остальное меня не касаемо.
— Не крути! — Самое страшное заключалось в том, что Макруша говорил тихо, ровно. Начни он нервничать, ругаться, Люська чувствовала бы себя увереннее. — Мы тебя не дурнее. Он тут был, девка была, как нас завидели, так сбежали.
— Не торопись, — тоже спокойно вставил Дзакоев. — Надо глянуть, может, они еще здесь. Ты старуху держи, я проверю.
За окном стемнело. Дзакоев отправился на кухню, нашел свечу. Со свечой облазил убогое Люськино жилье. Ничего не нашел. Наткнулся на ход в подвал. Спустился туда.
— Понятно, — сказал Дзакоев, вернувшись из подвала, отряхивая выпачканный пылью костюм. Свечу потушил, бросил на стол, спички машинально сунул в карман. — Из подвала ход в катакомбы, они туда полезли.
— Что же делать? — угрюмо спросил Макруша.
— Ничего, — невозмутимо ответил Дзакоев. — Сколько они там просидят? Час, два… В конце концов вылезут. Мы пока со старухой побеседуем… Ну, ты! Говори, зачем девку тайно из больницы взяли? Чего от нас прячется?
— Никаких ваших дел я не знаю и знать не хочу, — твердила свое Люська. — Была девка или нет, откуда ее взяли, меня не касаемо. Отвяжитесь!
— Нет, — зловеще-ласково возразил Дзакоев. — Быстро мы не отвяжемся. Ты у меня заговоришь, я не с такими дело имел.
Повернулся к Макруше:
— В сорок третьем году наш батальон на карательную акцию против греков послали. Вот там было!.. Грудных пацанов самому живьем в огонь бросать приходилось…
Говорил, не жалея о прошлом и не хвастаясь, а просто так — довелось вспомнить к случаю.
Люська поняла настоящее обличье Дзакоева. Ненависть, презрение заглушили в ней страх, жажду жизни — все остальные чувства.
— Вот ты какой! — В голосе старухи звучало столько гнева, что Дзакоев невольно вздрогнул. Сделал усилие, овладел собою. — Младенцев в огонь кидал! Не боюсь, не боюсь! Вот тебе, тьфу! — плюнула Дзакоеву в физиономию.
Тонкие усики задергались в остервенелой гримасе. Рот щерился, обнажая мелкие острые зубы.
— Сразу умереть хочешь? Н-е-ет, мне эти фортели знакомы. Не выйдет. Я прежде из тебя все жилы вытяну.
Макруша, со злобным удовольствием наблюдавший жуткую сцену, посоветовал:
— Рот ей заткни.
— Как же она говорить будет? — деловито возразил Дзакоев. — Она у нас заговорит, будь уверен.