Крепко схватил старую женщину за запястье. Выворачивал ей руку.
— Где Калмыков? Почему от нас прячется.
Лицо старухи покрылось испариной. Оно глухо застонала от боли. Вскрикнула.
— Дальше хуже будет, — предупредил Дзакоев.
— Не боюсь! Не боюсь, — хрипела жертва.
Макруша вскочил, побледнел. В дверь постучали — негромко, вежливо и настойчиво.
На долю секунды Дзакоев растерялся. Вернее не растерялся, а просто ослабил пальцы, держащие Люськино запястье. Она рванулась, крикнула что есть мочи:
— Спасите! Помогите! — и упала, сбитая ударом Дзакоева.
Крик услышали. В дверь забарабанили кулаком. Повелительный голос потребовал:
— Отворите немедленно!
У Макруши остановилось сердце. Он плюхнулся на койку. Парализованный страхом не мог пошевелиться, руки и ноги сделались, как ватные.
Иначе вел себя Дзакоев. Выхватив пистолет, пружинящими, звериными шагами заметался по комнате. Хладнокровие не оставило его в опасный момент. Подумал про подвал с ходом в катакомбы. Подбежал к люку, который оставил незакрытым, после того, как искал молодых людей. Спустился вниз. Вспомнил, что забыл свечу, лежащую на столе. Возвращаться поздно. Чиркая спичками, нашел отверстие в стене и пролез в него…
…Макруша постарался справиться с гибельным страхом. Приседая на дрожащих ногах, выскочил в коридор. Хотел последовать за Дзакоевым.
Люська опередила Макрушу. С быстротой, не свойственной ее возрасту, тоже выбежала в коридор. Захлопнула крышку, легла на нее и выкрикнула:
— Двери ломайте! Двери!
Совет запоздал. Дверь трещала и выгибалась под мощным напором снаружи. Вылетела, сорванная с петель.
Первым в коридор вскочил человек с пистолетом в руке. Резко спросил:
— Что здесь происходит?
— Туда! Туда утек! — кричала старуха, вскочив на ноги и силясь открыть люк. — Скорее.
Оперативники подняли творило. Ни секунды не колеблясь, будто все происходящее было игрой или безопасными спортивными состязаниями, трое прыгнули в темноту, пугающую неизвестность.
Общее внимание было обращено на люк. Макруша рванулся к двери.
На пороге стоял пожилой человек, еще крепкий, бодрый. Сказал с чуть заметной иронией, будто продолжая начатый разговор:
— Нет, уверяю вас, это не тот случай, когда надо торопиться. Зачем вам уходить? Погодите немного — и вас увезут.
Вслед за пожилым, появился паренек в спортивной куртке. Глянув на Макрушу, радостно ахнул:
— Он! Тот самый, Василий Сергеевич! Еще когда мы с Тамарой были, на меня глазами сверкнул. «Чего, говорит, привязались».
— Знакомцы встречаются вновь, — с обычной насмешливостью комментировал Приходько Сенину радость. — Или вы не хотите поддерживать знакомство с таким бойким молодым человеком? А?
Макруша не ответил. Глянул на Люську, многозначительно сказал:
— Погоди, ты свое получишь.
Запугать ее было не так-то легко.
— Грозишь? Отошло твое время мне грозить. Теперь я сама себе хозяйка и сама себе враг. Слушайте, гражданин начальник, узнайте, кто он такой…
Макруша трясся от злости. Сжимая кулаки, готов был кинуться на старуху и кинулся бы, не стой справа и слева по рослому дружиннику. А старуха, не обращая никакого внимания на Макрушу, продолжала говорить: перечисляла дела спекулянтские, назвала всех известных ей сообщников Макруши, поведала, что знала и о «божьих людях», с которыми на горе столкнула ее судьба…
Макруша пытался вставить свое в поток ее обличающих слов. Поняв, что это бесполезно, замолк. Исподлобья глядел на старуху.
Когда она остановилась, Макруша, полный тоскливой, бессильной злобы, процедил:
— Меня топишь, чтобы самой выплыть? Не выйдет. Я тоже на суде все скажу, хватит, чтобы тебя на остаток жизни посадить.
— Врешь! — тоже яростно ответила старуха. — Врешь, подлый! Я сама себе судья… Все сказала, гражданин начальник, ничего не утаила.
Отвернулась к стене, сунула руку за пазуху. Пошарив, вынула что-то, поднесла к губам.
Оперативный работник, который внимательно слушал старуху, первым понял, в чем дело. Кинулся к ней, схватил за руку.
Опоздал. Яд, который она всегда носила при себе и сейчас проглотила, оказал действие. Женщина упала навзничь.
— Цианистый калий, — сказал оперативник, чтобы хоть что-нибудь сказать: молчание становилось непереносимым. — Смерть наступила мгновенно.
Документы самоубийцы положили на стол. Оперативник взял паспорт, прочел вслух:
— Боренко Анна Павловна.
Наверно, у него была хорошая знакомая или родственница Анна Павловна, потому что он еще раз задумчиво повторил: