— Врешь, не получится, — пробормотал Алвис.
Он рванулся еще раз, едва не завалился на бок, но все-таки сохранил равновесие и выиграл еще один шаг.
А нити тянули его назад, плотно, словно руки любимой женщины, охватывая руки, ноги, туловище. Не пускали и словно бы нашептывали что-то, уговаривали не уходить, остаться, соединиться с ними.
— Прах вас забери, — ругнулся Алвис.
Ноги его наливались тяжестью, дыхание рвалось из груди, перед глазами плавали белые звезды. Нити давили на плечи, словно железные прутья, пригибали к земле. Он же, кряхтя от тяжести, тяжело ворочался под ними, но все-таки продвигался вперед, выигрывая шаг за шагом.
А потом настал момент, когда Алвис понял, что не может продвинуться вперед ни на сантиметр. И тут ему надо было сдаться, отступить, но он, скрипя зубами, напрягая ставшие вдруг вялыми, непослушными мускулы, каким-то чудом шагнул вперед.
И это было все. Потому что Алвис откуда-то совершенно точно знал — если он сделает еще один шаг, то умрет. Не выдержит сердце, разорвутся мускулы, лопнут кровеносные сосуды.
Ему казалось, что на него сверху давит гранитная гора. Глаза его застилала белесая пелена, в которой плавали ослепительно сверкавшие пятна. В голове стучала только одна мысль — о том, что он сейчас упадет. И больше никогда не встанет. Так и будет целую вечность лежать на мостовой, под грудой нитей… лежать… лежать…
Понимая, что ничего не удалось, поскольку теперь оставалось только отступить, Алвис закричал. Он кричал, и этот крик странным образом дал ему силы сделать еще один шаг.
А потом пришло беспамятство, но длилось оно не более секунды, поскольку, очнувшись, Алвис обнаружил, что все еще стоит на ногах, хотя тяжесть, давившая на него сверху, ничуть не уменьшилась. И надо было собрать силы для следующего шага. Силы, которых уже нет, которые взять неоткуда.
Он покачнулся. Окружающий мир попытался завалиться набок, выбить из-под его ног мостовую, но Алвис все-таки удержался. Он и сам не понял, как это произошло. Да и не пытался, поскольку даже это требовало сил. А их у него не было.
Правда, как ни странно, он был жив. И значит, способен сделать еще один шаг.
…Гм, способен?
Нити судьбы слились в разноцветную стену, заслонившую от него окружающий мир призрачной непреодолимой границей. Пересечь ее было невозможно.
Алвис попытался еще раз закричать.
Не получилось. Он открыл рот, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука, так, словно кто-то сжал его всесильной рукой, передавил, словно резиновый шланг.
Кто?
Он знал его. Тот, кто должен был захватить власть над его телом, стать новым Алвисом, стать черным магом. Он уже формировался в его сознании. Конечно, он все еще был частью его сознания, он еще не пытался отделиться, перехватить власть над телом, но Алвис знал, что стоит ему сдаться, как это неизбежно произойдет.
Стоит лишь сделать шаг назад.
«Не выйдет! — зло подумал юноша. — Не сдамся. Я должен идти вперед. Я сделаю этот проклятый шаг».
И эта злость позволила скрывавшемуся в нем черному магу окрепнуть, стать более реальным.
Давившая на Алвиса тяжесть вдруг уменьшилась, стала почти терпимой, жесткая хватка нитей судьбы превратилась в мягкие, почти нежные объятия. Конечно, сил для того, чтобы сделать еще один шаг, у него не прибавилось, но можно было отдохнуть, перевести дух.
Отдохнуть.
Изменения продолжались. Теперь Алвис откуда-то совершенно точно знал, что затягивать отдых не стоит. Иначе черный маг проснется окончательно. И тогда оставшиеся двадцать шагов он пройдет легким, прогулочным шагом, но на краю площади неизбежно повернет назад.
И все же он мог некоторое время отдохнуть. И вспомнить, вспомнить…
Ему почему-то вспомнились люди, много людей, те, кого он встречал в своей жизни. Лавочники, купцы, обыватели один за другим всплывали в его памяти. Сытые, самодовольные, знающие, как именно надо жить.
А он вот не знал, никогда не знал. И не умел. Ему просто некогда было этому научиться. Да и не было особой охоты. Да и стоило ли учиться? Нет, совсем не стоило.
«Интересно, — подумал Алвис. — Окажись кто-то из них на моем месте, стал бы он раздумывать, в какую сторону идти? Ну, хотя бы мгновение? Шиша с два! Наверняка он вцепился бы в дом черного мага руками и ногами, ногтями и зубами, так что не отдерешь. А я…»
Он неожиданно понял, почему ему так и не удалось осесть ни в одном городе, и усмехнулся.
Бродяга? Нищий? Нет, это не имело большого значения. Просто он был другим, и обыватели, простые люди, это чувствовали, ощущали в нем нечто чуждое, а значит, и враждебное. Конечно, они его боялись, инстинктивно, может быть, не до конца осознанно. Боялись и делали все, чтобы убрать его подальше, изгнать из города.
«Так в чем же дело? — подумал юноша. — Вот как раз очень удобный случай отомстить им всем, скопом, всем этим так ненавидевшим и презиравшим меня людям. И делать-то ничего, собственно, не надо. Всего лишь повернуть назад…»
Он знал, что после этой мысли ему надо, просто необходимо двигаться дальше. Поскольку это была уже не его мысль, а мысль черного мага. Остаться, чтобы отомстить, утолить жажду реванша, которая накопилась в нем за годы странствий. Им всем, этим самодовольным обывателям, способным думать лишь о себе, считавшим его малахольным дураком. Отомстить…
Да, ему надо было двигаться дальше, но он все еще стоял на месте, поскольку сейчас гораздо важнее было понять, а стало быть, решить.
«Ну хорошо, — совершенно спокойно, с ужаснувшим его самого хладнокровием подумал Алвис. — Я поверну назад, вернусь в дом черного мага и стану главной шишкой в этом городе. Если я захочу, то передо мной будет ползать на коленях весь город. Что от этого изменится? Я останусь по-прежнему один, останусь чужаком. В самом деле, что я получу, вернувшись? Власть, богатство. И только? Мое одиночество по-прежнему останется со мной. А значит, ничего не изменится».
Острый коготок царапнул его.
Ну да, все верно, у него есть Дьюк. Друг, которого, надумай он вернуться, придется убить. Друг? Несомненно. Конечно, он не предупредил его о том, что Толгрим является черным магом. Но такова была его работа. Сейчас она кончилась, поскольку талант видеть нити судьбы в нем, Алвисе, уже проснулся. А стало быть, Дьюк теперь стал просто другом. Причем таким, который его ни разу не предал и не предаст. Настоящим.
Алвис решился.
Он прикинул, что ему осталось сделать еще шагов двадцать. Может быть, он сумеет сделать еще один или два, не больше. В любом случае всех двадцати ему не осилить.
Потом он наверняка умрет. Но это уже не будет иметь никакого значения.
Главное — не отступить назад. И дело тут вовсе не в выборе между добром и злом. Годы на дороге научили его, крепко в него вдолбили простую истину, что выбора между добром и злом не бывает.
Хотя бы потому, что всегда есть выбор только между злом и злом. Даже те, кто искренне считают, что делают абсолютное добро, на самом деле не могут попутно не делать зла, пусть даже самого маленького.
Делают. Он не раз это видел. Поскольку такова людская природа, поскольку иначе они не могут.
И жизнь — это не путь между добром и злом, а путь через зло и зло.
Впрочем, сейчас это значения и в самом деле не имело. Сейчас у него был друг, и отступить — значило его предать. А на это он был не способен. И если пути назад не было, оставалось, только идти вперед.
И будь что будет.
Тот, кто только что ворочался в нем, пытаясь захватить власть над сознанием, примолк и замер, словно впал в летаргию. Тотчас же на плечи Алвиса обрушилась тяжесть, такая, что он аж застонал. Мостовая опять попыталась ускользнуть вбок и вверх, но он ей не позволил. И мостовая успокоилась. И даже откуда-то появились силы. Совсем чуть-чуть. Капелька.
Но Алвис знал, что будут и другие.
Он стоял, скрипел зубами от боли и медленно, капля за каплей, собирал откуда-то вдруг появлявшиеся силы, собирал для того, чтобы сделать еще один шаг.