«А у нас в конторе уже есть бачок с двумя ручками, — осмелился кто-то из гостей. — Да и в ресторанах я видел не раз…»
«Халтура это, а не аппараты, те, что в ресторанах сейчас ставят. — Папа даже побледнел от возмущения. — Там принцип безграмотный, они через полгода сломаются! А мое устройство — навеки, это я вам говорю!».
Папины решительные слова заставили скептика стушеваться и умолкнуть, и папа удовлетворенно вернулся к своему бачку.
«А теперь, — протянул он картаво, не сводя глаз с Ализы, явно покорившей его старое сердце, — представьте, что вы сходили по-маленькому».
Ализа вспыхнула, а папа оглядел стол в поисках подходящей жидкости. Он бережно поднял бокал с недопитым Ритулей «Бисквитом» и вылил его содержимое в унитаз.
«С первого взгляда ясно, что теперь для очистки унитаза требуется гораздо меньшее количество воды. Именно для этого случая я изобрел вторую ручку, применение которой спасет человечество от жажды!».
Папин палец торжественно потянул вторую ручку, украшенную писающим мальчиком. Захлюпала вода, смывая золотистую лужицу «Биквита», забулькали резиновые трубки, перекачивая содержимое баллона обратно в клизму. Так что на этот раз никто, кроме Габи, не услышал мелодичного кукования дверного звонка. Да и кому было услышать? Ритуля, заткнув уши, изнемогала от стыда на балконе, а остальные, как завороженные, следили за феерическим папиным представлением.
Звонок прокуковал один раз, за ним — другой. Габи пожала плечами и пошла открывать — не оставлять же знаменитого поэта за дверью? Пока она, никем не замеченная, пересекала по диагонали гостиную, она хорошела и расцветала, себе на диво — золотистая блузка подчеркивала высокую грудь и округлые бедра, золотистые сандалеты подчеркивали высокий подъем и изящную поступь, кремовая юбка с длинным разрезом слева подчеркивала эластичную мускулистость икр, золотистые волосы, рассыпанные по плечам, подчеркивали теплую матовость загара.
Именно такой видела себя Габи внутренним взором, и такой увидел ее поэт Перезвонов, когда, с трудом оттянув непослушный рычажок хитроумного замка, она распахнула перед ним дверь. Поэт глянул на нее, зажмурился, покачнулся, и, не переступая порог, бухнулся на колени:
«Богиня! — выдохнул он, заполнив прихожую концентратом винного перегара, и прильнул губами к покрытому сиреневым лаком ногтю, выступающему из-за золотистой перепонки ее сандалеты. — Золотая и лучезарная! Наконец-то я нашел тебя!»
В гостиной стало тихо-тихо. И пока Габи решала, что лучше — поднять поэта или попятиться, за ее спиной тоненько звякнул бокал о стекло журнального столика, задребезжал, покатился и вдребезги разлетелся по полу на звонкие осколки. Даже не поворачивая головы, Габи догадалась — бокал уронил Дунский! Значит, ревнует — интересно, кого к кому? Перезвонова к ней или ее к Перезвонову?
Острый Ритулин локоток вонзился в предплечье Габи и столкнул ее с порога. Перезвонов, потеряв равновесие, качнулся вперед, схватился за воздух, но тут же дюжина услужливых рук подхватила его, подняла и понесла к столу, к свету, к шуму приветствий. Габи осталась стоять, подпирая косяк, обтекаемая потоком сопровождающих поэта лиц. Перезвонов сделал несколько шагов и остановился, обшаривая многоликое пространство гостиной мутным взглядом.
«Богиня! — сказал он скорбно. — Где она? Неужели я нашел ее, чтобы тут же потерять?».
Кто-то подтолкнул Габи в спину, в направлении ищущих рук поэта, но она не могла сдвинуться с места, пригвожденная непрощающим взглядом Дунского. Опять не удержалась, дура торопливая, опять выскочила вперед и выхватила у него заранее облюбованный кусок! И так всю жизнь!
Ритуля подскакала к ней, твердо цокая копытцами:
«В России невеста при сватовстве печку колупала», — насмешливо пропела она, отдирая руку Габи от косяка.
О, высокое искусство салонного красного словца! Сопротивляться ему было бесполезно, и Габи смирилась — во главе свадебного шествия пошла она к столу об руку с именитым гостем. Навстречу им выступил папа и обручально воздел над их головами огромную оранжевую клизму.
«Папа! У нас важный гость из Парижа», — предостерегающе прошипела Ритуля.
«Именно важный мне и нужен, — обрадовался папа. — Пусть он расскажет у себя в Париже про мой бачок. Мой бачок и в Париже нужен! И там люди два раза в день ходят по-большому и много раз по-маленькому».
Папа набрал новый половник баклажанной икры, но не успел положить ее в унитаз, потому что Ритуля завизжала и повисла на его руке. Унитаз покачнулся, разбрызгивая воду во все стороны. Папа попытался его подхватить, но поскользнулся на мокрых плитках, от чего резиновая трубка напряглась и стащила со стола весь его хитроумный агрегат, веером рассыпая по полу фаянсовые черепки. Папа пару секунд ошалело смотрел на груду обломков, а потом встал на четвереньки и, по-детски всхлипывая, одной рукой начал собирать их в картонную коробку от пылесоса. Другой рукой прижимая к груди клизму, он шептал: