- Я уже рассказывала, не хочется еще раз.
- А, опять одно и то же! Когда то кольцо купили, когда браслет, сколько отдали... Какого-то вдруг старика приплели, не встречала ли она около дома старика с собачкой? Ничего у них серьезного нет, - продолжал "адвокатствовать" Шахов.
Дядюшка отослал его:
- Пора мне ехать. Вызови, Миша, такси.
Шахов ушел в соседнюю комнату и принялся дозваниваться до диспетчерской. Слышно было плохо, потому он прикрыл дверь.
- А следователь - молодой, интересный?
- Не старый.
- Может, ему денег подсунуть или... что-нибудь еще?
Шахиня вздохнула.
- Вечно вы учите меня жить. Не возьмет он ни денег, ни чего-нибудь еще. Не той породы.
- А допрашивал с пристрастием?
- Нет, не очень.
- Значит, не обижал тебя. Угу... угу... Умный, обходительный... это хорошо... это все-таки приятно.
Шахиня начала собирать чайную посуду со стола.
- Ну, и в чем ты ему при-зна-лась?
Она уронила ложечку и медленно-медленно нагнулась, слепо шарила по полу. Может, ей почудилась тяжелая угроза - точно свинцовая гирька рассекла воздух и тюкнула в лоб... Она заставила себя найти ложку, крепко стиснула ее. "Да нет, нет. Сейчас посмотрю на него, а он обычный безобидный старичок, которого и пугаться-то смешно".
Не было старичка. Перед ней сидело незнакомое злобное создание.
"Да по какому праву он меня пытает?!"
Накатила волна встречной злости.
- Что за шутки? - Брошенная ложечка громко звякнула о чайник.
- Миша! - пронзительно выкрикнул дядюшка. - Иди сюда!
Тот шагнул в комнату. Шахине стало жарко.
- Предала тебя жена! - выложил дядюшка с маху.
- То есть как... что такое... - отпрянул Шахов.
В передней залился звонок, и Шахиня ускользнула туда. Приняла от почтальонши корреспонденцию и периодику, сунула полтинник. Перед зеркалом привела в норму выражение лица. К мужчинам вернулась внешне спокойная.
Муж вытирал платком полные щеки и шею. Его смятение перед дряхлым родственником было необъяснимо.
- Ты вызвал такси? - спросила Шахиня резко.
Старика пора спровадить, хватит ему сеять смуту. Шахов не отозвался.
- Грустно, грустно, не ждал. Бедный Миша! Ах, какая у тебя была жена! Великолепная была женщина!
- Дядюшка! Она же ничего и не знает... ничего не могла сказать!
Тот впился в Шахиню инквизиторским взором.
- Знает! Выведала! - и добавил грязное короткое словечко.
Ее шатнуло. Напала немота. Шахов почуял истинную беду, заметался между женой и дядюшкой.
- Ее запутали... заставили...
- Не верещи! Не хотела бы - не заставили! Жила за тобой как в раю. Теперь сама о себе думай, мало ли что может случиться... Идешь по улице, кирпич на голову упадет, грузовик из-за угла выскочит, пьяный хулиган покалечит...
Жестокая его усмешка ошеломила Шахиню, сделалось обморочно-страшно, как во сне, когда кто-то чудовищный гонится по пятам и некуда деться.
- Дядюшка... - затрепетал Шахов и скрючился подле него то ли на коленях, то ли на корточках, униженно целуя руки.
Между тем на Петровку поступили первые сенсационные известия с обыска. Хозяин был в гостях у племянника, коллеги Томина застали раскормленную бабу, по сбивчивым речам которой заключили, что та - нечто вроде домоправительницы. Под ее хныканье проникли уже в одну пещерку Аладдина.
Рассудив, что туда он еще успеет, Томин завертелся по кабинету, торопя:
- Айда к Шахову! Зинуля, ты можешь?
- Хочется!
Уладили с ее начальством и выехали...
Томин сразу устремился в глубь квартиры. Кибрит и Знаменский задержались в передней, гадая, что такое приключилось с Шахиней: она услужливо пристраивала на вешалку их пальто. Как дорогих гостей встречала.
- Добрый вечер, - нейтрально поздоровался Знаменский, войдя в комнату.
Томин отвесил поклон:
- Наше почтение Черному Маклеру!
Дядюшка округлил глаза.
- Как вы сказали?
- Черному Маклеру! - со смаком повторил Томин.
- Боже мой! Бо-оже мо-ой! Еще помнят! - то ли притворялся, то ли действительно был растроган. - Ах, молодость, молодость... Рулетка в Каретном ряду... Черная биржа у Никитских ворот... Какие были времена, какие люди! И среди нас, и среди вас! Фигуры!
- Ну, кое-кто и сейчас есть. И среди вас, и среди нас. Вот сегодня, к примеру, поехали мои добры молодцы в Малаховку...
Дядюшка вцепился сухонькими пальцами в скатерть.
- Зашли они, это, внутрь дачи, туда-сюда, глядь - дверца секретная в подвал. А там под фундаментом печки - тайничок. А в том тайничке... мать честная!
Томин умолк, любуясь реакцией.
- Не дать ли воды? - спросила Шахиня старичка легким, вовсе не приличествующим случаю тоном.
Тот ощупал карман и вынул металлическую трубочку. Томин бдительно перехватил ее, дабы удостовериться, что там валидол, вытряхнул для него таблетку.
Старик довольно скоро оправился.
- Благодарю. Годы, знаете, берут свое...
- Идти сможете?
- Куда?
- Для начала в Малаховку, там разгар событий.
И Томин сделал приглашающий жест бледному, трясущемуся Шахову тоже.
Знаменский не вмешивался. Это был Сашин звездный час.
Шахов рванулся к жене:
- Лена, прости!!
Та, постукивая каблучками, отошла молча и села в кресло.
Дядю и племянника увели. Кибрит направилась за всеми, но вернулась. Опять приковывала ее эта женщина, опять в ее поведении крылась загадка. Ну кто так провожает мужа в тюрьму, пусть и нелюбимого!
- Елена Романовна, побыть с вами?
- Спасибо, не стоит. Все довольно удачно получилось... - она улыбнулась с непостижимой беспечностью. - На улице снег?
- Снег.
- Пойду погуляю.
Нет, не отделывалась от Кибрит, ей и впрямь хотелось подвигаться, посмотреть на людей.
- Хорошую мне шубу оставили, а? - спросила в передней, запахивая меховые полы без застежек: шуба для праздной женщины, не носящей сумок, не ездящей в общественном транспорте, где нужны руки, чтобы толкать и цепляться.
- Красивая шуба, - кивнула Кибрит.
"Что же тут стряслось до нас? - томилась она. - Нипочем не расскажет, хоть гуляй с ней до утра. Вот досада!"
- А знаете, Шутиков нашелся.
На Шахиню новость не произвела впечатления. Но внезапно лицо затмилось:
- Старика не отпустят? По возрасту?
- Вряд ли.
- Он будет жаловаться на здоровье - не верьте!.. Скажите Знаменскому. Скажете?
Сытая домоправительница Черного Маклера прежде работала продавщицей в малаховском магазине. То ли одурела от бездельной жизни, то ли что, но трудно было поверить, что когда-то Иван Тимофеевич не сумел ее обойти.
Что касается Черного Маклера, то многие из подозрений повисли, ничем не подкрепленные.
Он мог и лошадь умотать вдрызг. За что бился? За все. А когда, казалось, уже не за что было, то из принципа. Знаменский возился с ним долго и, разумеется, не сетовал. Крепкий противник его устраивал. И еще то, что его не надо жалеть, - не был он на этом свете никому нужен и дорог.
На Петровке о деле много говорили. "Форменный экзот!" - полыхал глазами Леонидзе. Знаменскому завидовали. Еще бы! Он на их месте тоже бы завидовал.
С Шахиней Знаменский встречался не раз, но причину кровожадного отношения к дядюшке она не прояснила. Скорее всего, из гордости, не позволявшей признаться, что следователь со своими предостережениями был прав. Так что Зиночкино любопытство осталось неутоленным. Хотя догадки, естественно, существовали и приближались к истине.
Томин месяца полтора ходил в героях и меньше всех интересовался Шахиней.
И - надо же! - именно ему довелось через несколько лет столкнуться с ней в провинциальном городке вдали от Москвы. При весьма драматических обстоятельствах, едва не стоивших ему жизни.