Выбрать главу

- Какая же свадьба без жениха? Да еще и сваты попрятались.

- Сваты? - Силин понял намек.

- А то нет? На такой свадьбе, да чтобы без сватов?

- Сваты тому нужны, у кого свой котелок не варит!

Тут кстати подвернулась, наверно, не без дела пришедшая Зина.

- Вона! - обрадовался Силин поводу сменить тему. - И невеста пожаловала! На этой желаю жениться! Точка. Силин.

- А как же Галина Петровна, которая ждет вас в Днепропетровске? - выложил свой козырь Томин. - Ведь обещали: отбуду срок - и прямо к тебе! Что вас понесло в Москву, Силин?

С минуту тот молчал, ошеломленный, потом лицо побагровело, он вскочил, стал рваться из рук милиционеров.

- Сволочи! Пусти! Я побегу, давай в меня стреляй! Убивай! Пусти, я побегу!..

Но надежда Томина, что он, сорвавшись, все выложит по принципу - нате меня, ешьте, - не оправдалась.

Было зябко и мутно на безлюдных улицах, наплывал серый туман, когда оперативная машина, проявив галантность, затормозила у Зининого дома. Она знала, что станет сейчас вопреки здравому смыслу пить кофе, а затем ляжет спать. Шурик помаргивал с сиротливым видом - буфет на Петровке еще не работал.

- Если хочешь, подогрею тебе котлету.

- Да ну?!

Съел котлету, вчерашнее пюре, полбанки горчицы и три бублика, которые она выдержала ради гурманства в духовке. После кофе его совсем разморило, готов был притулиться тут же, на кухне.

- Куда Пал Палыч делся? - спросила Зина, выпроваживая его за дверь. Трубку не снимает.

- Начальство ткнуло ему в зубы отдельное требование.

* * *

Отдельным требованием на юридическом языке называется просьба из отдельного места, предполагающая, что квалифицированный следователь произведет такие-то и такие-то официальные действия и известит о них отправителя. А что там произошло, кто кого и за что - об этом можно не сообщать. Следователю оно, собственно, без разницы.

Знаменскому не раз доводилось рассылать отдельные требования, но когда случалось самому их выполнять, то тяготила неосмысленность прилагаемых усилий.

В камере хранения Рижского вокзала он получил не принадлежащий ему чемодан, который в сопровождении двух граждан отнес к дежурному вокзальной милиции. Там чемодан был вскрыт, Знаменский вынул из него несвежую мужскую рубашку, пару шлепанцев, свитер, бутылку сухого вина и матерчатый кошель с пришитой вместо застежки металлической пуговицей, хранивший 38 рублей и пачку писем.

Тут он позволил себе упростить процедуру, занеся в протокол, что "изъяты письма, которые не развязывались и не листались, а были тут же упакованы и опечатаны сургучной печатью "Отделение милиции Рижского вокзала No 3" в присутствии вышеуказанных понятых". Затем Знаменский опечатал и чемодан, оставив его под расписку дежурному.

А вечером отправился на другой вокзал и проскучал полночи до Калуги. В Калуге сел на местный автобус. Отсчитал шестнадцать остановок, вышел на семнадцатой. Как было велено, двинулся вперед, в трехстах метрах за колодцем повернул в проулок и постучал в покрашенный грязно-синей краской одноэтажный домик. Было раннее утро.

Записал рассказ заспанной женщины, что Яша - ее троюродный брат, где он находится сейчас, она не знает, а костюм, в котором он приезжал на майские дни, она по его просьбе, хоть и с большим опозданием, сдала в райцентре в чистку. "С моих слов записано верно и мной прочитано. Сахарова В. С.".

Четверть часа шагал Знаменский вокруг длинной лужи в проулке, пока женщина одевалась, чтобы ехать с ним в райцентр. Восемь остановок в тряском автобусе. Пункт химчистки. Изъятие костюма. На левой поле пиджака выше кармана обнаружилась прореха с ровными необтрепанными краями, неловко стянутая ниткой. Сахарова обиделась предположением, что штопала она: "Не безрукая я, чтоб так-то зашить, сикось-накось!"

Знаменский отпустил ее, пообедал в столовой жидким бледным борщом и неожиданно вкусной пшенной кашей; осмотрел трогательную, чудом сохранившуюся церквушку, весело пестрящее бумажными цветами кладбище. На главной площади кто-то невнятный сидел на тонконогом бронзовом коне; на базаре люди кавказского обличья торговали грушами и виноградом, а местные жители доморощенной капустой, грубошерстными носками ручной вязки и свежевыловленной рыбой; половиной улиц городок убегал вниз, где катилась именитая река в окаймлении голых деревьев с галочьими гнездами. Во всем этом был свой уют, и как-то раскованно и печально думалось о России. О прекрасных абстракциях и унылой обыденности. О минувшей "оттепели", когда они, едва начавшие бриться, жадно дышали воздухом перемен... Настроение согласно пословице: "Отойдем да поглядим, так ли мы сидим". Не так сидим, не так. Будет ли просвет? А большая вода неторопливо совершала свой путь, отливая холодом, донося запах тины и стрекот моторки.

Спешить не хотелось. Не хотелось снова проделывать восемь остановок туда и восемь обратно.

Он переночевал в Доме колхозника и явился к синему домику утром. Предъявил костюм соседям, которые видели в нем Яшу. Записал их показания, что с тех пор вестей о нем не имели. Завернул костюм и опечатал заимствованной в сельсовете печатью.

- Да что с Яшей-то случилось? Скажите же! - в какой уж раз приступала к нему Сахарова, волнуясь и прижимая крупные кулаки к груди.

- Вас известят, - повторял Знаменский, потому что не мог объяснить (да она и не поверила бы), что ровно ничего он не ведает ни про Яшу, ни про костюм, ни про чемодан из камеры хранения.

Он просто запишет показания всех, кто назван в отдельном требовании, здесь и в старинном городишке на триста километров южнее, - составит все нужные протоколы и опечатает все, что имеет отношение к Яше. Постарается отыскать девушку Веру и выяснит, когда она в последний раз ездила на Север к замужней сестре, а школьного приятеля Яши прощупает насчет алиби в 20-х числах прошлого месяца. И все документы и вещи отошлет наложенным платежом в Мурманское УВД тов. Абрикосову. Там знают о Яше правду. Или пытаются узнать.

* * *

Томин поспел в суд к той стадии, когда обвиняемые уже выслушаны, и теперь задают свои вопросы адвокаты и прокурор. Зал был битком, в воздухе густело напряжение.

Худой и бледный прокурор - наверно, язвенник, - бился с подсудимым Преображенским.

- Вы утверждаете, что оклеветали Шахова на предварительном следствии?

- Именно так. Совесть заговорила! - отрапортовал Преображенский, преданно глядя на прокурора.

- Но почему она заговорила, только когда вы ознакомились с делом?

- А что в этом плохого?

- Отвечайте прокурору! - одернул судья и, не дожидаясь, чтобы вскочивший адвокат заявил ходатайство, сказал ему: - Отвод вопроса как несущественного. Не удовлетворяю.

- Я еще ничего не успел... - слегка смешался адвокат,

- Но я вас правильно понял? - и судья напомнил Преображенскому: - Ответьте прокурору!

Преображенский четко произнес затверженный текст:

- Да, именно когда я ознакомился со всем делом, все обдумал, то я пришел к выводу, что мы на Михаила Борисовича напрасно клевещем. И я рад, что остальные тоже...

- Ваши радости суд не интересуют, - отрезал судья. - Еще вопросы?

Ознакомился со всем делом - то есть впервые встретился с адвокатом. Он встретился, прочие встретились. Каждый со своим адвокатом. Потом адвокаты встретились. Потом опять с обвиняемыми. И столковались.

Вполуха слушая вариации на тему: Шахов невиновен, главарем был беглый Шутиков, - Томин соскользнул мыслью на Силина. Почему он ринулся рвать сигнализацию? Неверно истолковал инструктаж? Куда бы он - только-только "от хозяина" - делся с каракулевыми манто? Надо по меховщикам полазить. Кто придумал шубки украсть, тот наверняка готовил и рынок сбыта. Между прочим, сел этот битюг за драку с телесными повреждениями, хулиганство и сопротивление власти. В колонии сошелся с рецидивистами, кого-то изувечил, и ему добавили срок. Но все-таки ждала его некая женщина в Днепропетровске.

* * *

В последующие трое суток время Томина делилось между залом суда, где толкли ту же воду в ступе, и мелкой беготней вокруг Силина. В промежутках между тем и этим он подбирал накопившиеся хвосты, а в промежутках между промежутками посещал Зину.