Так он мучился всю ночь, метался по широкой постели, но тяжесть на душе и томительная боль в сердце не покидала его.
С рассветом он заснул и спал, покуда ему не принесли шоколад. Он горько подумал, что по крайней мере Джона не мучает совесть, и он не засыпает с головой, полной противоречивых доводов, а просыпаясь, не обнаруживает, что решение дальше от него, чем когда-либо. В этот день голова Ричарда болела невыносимо, и какое-то время он оставался в постели, разглядывая серое утро за окнами. Что-то бесконечно угнетающее было в этой картине, и, не в силах больше выносить ее, он наконец поднялся и позволил камердинеру одеть себя. К тому времени, как он посетил жену и выслушал ее восторженный рассказ о вчерашнем рауте, голова немного прошла.
Выйдя в сквер, он подозвал портшез и велел отнести себя к «Уайтсу», где намеревался написать два письма. Как-то получилось, что сегодня Уинчем Хаус был пронзительно полон воспоминаний о Джоне, и он был рад из него уйти.
В это утро «Уайте» был переполнен, и шум болезненно отзывался в его голосе. С разных сторон мужчины приветствовали его, предлагали пари, кто-то пытался рассказать ему новейший скандал… Они не оставляли его в покое, и наконец его напряженные нервы не выдержали. Покинув и этот дом, он направился дальше по улице в другой клуб, «Какао-дерево», надеясь найти его не таким переполненным. Там тоже оказалось многолюднее, чем он ожидал, но многие пришли, как и он, написать письма и побыть в тишине. Игра почти не начиналась.
Едва ли не целый час Ричард упорно писал, а затем запечатал последнее письмо и собрался было уходить. Приклеивая облатку, он услышал за спиной какое-то движение и восклицания.
– Откуда, черт побери, ты явился?
– Господи, я век тебя не видел!
– Боже, это же О'Хара!
В ответ прозвучал мягкий ирландский голос, и Ричард повернулся в кресле, чтобы увидеть всех. В центре маленькой группы увлеченно приветствовавших его членов клуба стоял Майлз О'Хара и объяснял свой приезд.
– Разумеется, я был в городе по делу и подумал, что раз уж я здесь, то должен зайти в этот клуб и повидать вас всех, потому что не часто выпадает мне шанс…
Ричард поднялся, собирая свои письма и разглядывая этого человека, бывшего лучшим другом Джека. Он шагнул к нему, и в этот момент О'Хара обернулся и посмотрел в его сторону. Ричард хотел приветствовать его и вдруг заметил, как у того изменилось выражение лица. Добродушная веселость погасла в глазах ирландца, они стали жесткими и презрительными. Уголки улыбчивого рта надменно опустились. Карстерз застыл на месте, опершись рукой на спинку стула и не отрывая глаз от лица О'Хары. Он читал в них весь жгучий гнев и укор, который Майлз стремился ему показать.
Язвительно усмехнувшись, О'Хара отвернулся и продолжил свой разговор с друзьями.
У Ричарда все поплыло перед глазами. О'Хара его проигнорировал, не захотел с ним говорить… О'Хара знал правду! Он слепо двинулся к двери и взялся за ручку… О'Хара знал! Он прошел коридором, вышел на ступеньки перед входом, ступил на дорогу, продолжая содрогаться. О'Хара знал и смотрел на него, как на… как на… Он снова содрогнулся и, завидев портшез, подозвал его и велел отнести себя на Гросновер-Сквер… О'Хара презирал его!.. упрекал его! Значит, Джек в беде? Он видел его и узнал правду? Боже! В голове у него мутилось…
ГЛАВА 22
Развитие событий
После встречи с О'Харой Ричард лишился последнего покоя. Он не знал ни минуты отдыха: весь день, а иногда и всю ночь его мозг сверлил один и тот же вопрос: Джон или Лавиния? Он четко решил, что должно быть или то, или другое. Мысль о том, что он сможет признать правду и сохранить жену, не приходила ему в голову. Лавиния так часто уверяла его, что он не имеет права ожидать, что она разделит с ним бесчестье, что он в это поверил. Он думал, что она сбежит с Лавлейсом, которого, как подсказывал ему измученный ум, она любит на самом деле. Он с грустью полагал, что любая попытка помешать этому, будет чистым эгоизмом с его стороны. Конечно, он был сам на себя не похож, и голова его работала плохо и не рассудительно. Если бы он задумался, то понял, что болен душевно. Если бы Лавинии вздумалось взглянуть на него повнимательней, она могла бы заметить лихорадочный румянец на его щеках, неестественно блестящие глаза и темные круги под ними.
У Ричарда был вид человека, совершенно измученного, усталого и доведенного до предела. Как сказал он миссис Фаншо в ответ на ее беспокойство, он не мог отдыхать, а должен был все время двигаться и думать. Она понимала, что он сам не свой и посоветовала ему обратиться к врачу. Его почти сердитый отказ не сильно удивил ее, но чем она была потрясена, так это тем, что в ответ на ее мольбу позаботиться о себе, он яростно заметил: