И я поверил…
… — Вставай, Катя, просыпайся. Мы уходим.
— Что случилось?
— Я получил известие. Пора в путь.
— И куда же?
— В столицу. В картофельную столицу. Потом — я в Кунду, ты в Нарву. К друзьям.
— Ты бросаешь меня?
— Ненадолго. Я вернусь.
В Таллине, на автостанции, я отдаю ей все деньги, оставив себе совсем немного. Автобус на Нарву уходит первым. Я вижу, как он трогается, сворачивает за угол дома, начинает исчезать, и, наконец, только мираж, окна салона и нет ничего.
Уже раннее утро, начинается движение людей по дорогам республики, и вот уже петербургский автобус поставлен на посадку, но мне туда не велено. Автобус Таллин — Кунда через Раквере в десять утра. Пока прочитываю утренние газеты, там нет ничего интересного — футбол, интриги в правительстве, экономика, соседи по Балтии, соседи по Скандинавии, друзья на Западе, враги на Востоке. Хот-доги не лезут мне в глотку, от вокзального кофе мутит. Наконец автобус на Кунду выкатывается на перрон, мое место двенадцатое, я сажусь. В салоне еще человек восемь. Я еду по тому же шоссе, по которому только что уехала Катя, так же вхожу в стадию миража, так же исчезаю и материализуюсь. До Раквере час двадцать минут… Остановка десять минут, люди выходят и входят. Они говорят по-эстонски и по-русски. От Раквере до Кунды полчаса. Теперь нас в салоне пятеро. Мне кажется, что пассажиры смотрят на меня украдкой и отворачиваются. Спокойно, Пес… Опасности еще нет. Спокойно.
Я никогда не был в Кунде, но знаю, что там побережье, а значит, есть лодки. У меня нет шансов в ясную спокойную погоду, но силы тьмы глубин и мрака обещали небольшую бурю. И здесь нет надзора. Граница там, на озерах, реках, в заливе, а здесь исконная срединная суверенная территория. Чрево. Порт. Мирный и маломощный. И только безумный и глупый решит отчалить от берега. Как всегда, здесь то место, где меня никто не ожидает. Я никому здесь не нужен, кроме холодных глубин. Но я любим ими.
До побережья километра полтора. Оно пустынно. Там, за спиной, цементный завод, поселок, супермаркет и конфеты «Коровка», кои производят здесь на одной фабрике. Дачные домики слева от поселка, и в них еще не началась жизнь. Рано. Я праздно шатаюсь по спящему поселку, ко мне подходит, видимо, сторож с лодочной станции, просит закурить. А может, выпить? Нет проблем. А где взять? Вон там ларек, у того красного дома. Работает. Что предпочитаешь? «Виру Канге», конечно. И дальше обычный разговор. Парня звать Тыну. Работает действительно на спасательной станции. А сейчас кого спасать?
— Где-то я тебя видел, парень, — говорю я.
— Не знаю. Я здесь третий год работаю.
— И что? На жизнь хватает?
— У моего папы парники. А мамаша на заводе корячит. Мамаша русская. Папа эстонец. Здорово? — смеется Тыну долго и непринужденно.
— А ты-то сам кто?
— Я, конечно, эстонец. У меня дедушка жил тут еще давно.
— Мамаша-то кем? На конвейере?
— Да нет. В конторе. Но все равно. Дышит пылью… Ты там дома видел? В поселке?
— Естественно.
— Хорошо, хоть цемента стали меньше делать. Чего строить? Много домов осталось от большевиков. — И Тыну смеется снова так искренне, что я не выдерживаю и присоединяюсь к нему.
— Ты-то откуда?
— Из Таллина.
— О! Отлично, — опять рад Тыну.
— Так давай выпьем.
— Отлично.
Мы идем на станцию. Это зеленый дом, комнат на пять, все как обычно: пара негодных водолазных костюмов, бильярд, телевизор, диван, второй диван, бинокль и весла. Три лодки во дворе станции, кверху днищем.
— Тебе чего? Джину или водки?
— Так ты и джин купил? Отлично. Мне и джину, и водки. И всего побольше.
— Да, да. А закусить у тебя есть?
— Конечно. Сало есть, хлеб, салачка. Чудесное слово — «закусить».
— А сыру нет? Сыру с похмелья хочется.
— Ха, ха, ха… У тебя папа, конечно, русский?
— Хохол, — вру я.
— Ты меня уморишь, парень. Кстати, здесь пограничная зона. Предъяви документы.
Я смотрю на него тоскливо и неприязненно. У него все-таки ракетница есть и ракеты трех цветов. Иначе и быть не может.
— Если ты мне не веришь… Я пошел. Давай мой джин. Водку можешь оставить себе. Подавись.
— Товарищ. Ну что ты такой обидчивый? Хохлы не обидчивые. Они хитрые. Где хохол прошел, там не растет ничего. Только все надкушено. — И опять смех. — Ты не хохол. Ты просто пьяный русский. Хочешь котлет?