Я пристрелял винтовку в пригороде, в глухом лесу. Она почти не дает отдачи. Голос у нее вкрадчивый, тихий. Жарко, и многие квартиры открыты. Потом быстро выйти из квартиры, подъезд проходной. Во внутренний двор, на улицу, спокойно, на Волхонку, в метро.
Он выходит в семь пятнадцать. Каждый раз, выйдя из подъезда, он на миг замирает, смотрит на реку. Машина ставится грамотно, так, чтобы перекрыть подъезд по максимуму. Один человек на тротуаре и один справа отслеживают свои сектора. Я только что расслаблял руку, потряхивал пальцами и снова поймал подъезд в перекрестие. Грибанов был прав. Мне везет. Мне кажется, что я промахнулся, потому что не вижу попадания. Но вот брызгает мозг из развороченной черепной коробки, когда Политик падает, оседая, а значит, я попал в левый глаз…
Некоторое время спустя
В Петербурге уже не стреляли, но кооперативные ларьки еще не работали по ночам. Когда темнота и тщета опускали свои длани на город, жители старались не покидать квартир — лишь редкие автомобили спешили проползти по своей специальной надобности. И только милицейские БТРы осторожно трогали дома, перекрестки и переулки, ограды, подворотни и монументы мертвыми пальцами фар. В сущности, стрельба прекратилась после нескольких расстрельных рейдов власти по многочисленным норам и подвалам, где произрастали кафе и ресторанчики. Но прекратилась мирная стрельба, то есть стрельба воровских разборок и пьяных гулянок временных хозяев жизни. Наступало время других выстрелов.
Эстонский консул — рыжий, конопатый, носит очки. Я смеюсь.
— Смешного тут мало. Вы циферки подчистили и многое другое… Вы вызов за сколько купили?
— Где?
— Подчистили, подчистили.
— Не. Это мой. Прислали.
— Так пусть другой пришлют.
— Вы же государственный человек! — начинаю я безобразно льстить ему. — Вы же знаете, что прислать никак нельзя. Поскольку почта не работает.
— Но почему же? Вот свежая газета из Таллина. Хотите почитать? На русском, кстати, языке.
— Это дипломатическая почта. Вам газеты на аэроплане возят.
— Обижаешь. — Теперь уже он смеется. — Зачем тебе в Таллин? Нашел время.
— Мне очень нужно. Там женщина.
— Хочешь поменять родину на свободу?
— Слушай. Как тебя звать?
— Меня звать Калев.
— Отличное имя. Главное, редкое.
Теперь мы смеемся оба. И совершенно напрасно.
— Я не дам тебе визу. Я делаю как лучше…
— Калев. Дай мне визу. Если бы была зима, я бы перешел границу по льду.
— Нет. Не перешел бы. Я хорошо разбираюсь в людях. А циферки ты подчистил. Так хороший русский не делает. И фамилия была другая. Или вообще не было фамилии? Сколько теперь стоит вызов?
— Калев. Хороший русский сейчас никуда не поедет. Но я плохой. Дай мне визу.
— Ты еще грубишь? Сейчас я позову сотрудника! — И он смотрит проникновенно.
— Калев. Когда начнется война с Эстонией, я тебе камнем окна перебью.
Мы примерно одного возраста с консулом. Он вот большой чиновник, а я никчемный человек, у меня нет ничего, кроме фальшивого паспорта и вызова, купленного здесь же, у консульства. Бланк без фамилии, только циферки подкачали.
Я открываю сумку и достаю все, что у меня осталось самого дорогого: батон колбасы, бутылку джина «Гордон» и банку икры лососевых рыб. Все это осталось у меня со времен демократии. Я берег это на черный день, но как понять, который из них чернее?
— Позвать, что ли, сотрудника? — размышляет Калев и глядит на взятку алчными от голода глазами.
— Калев. Будь человеком.
— Ты думаешь, все можно купить?
— Я не покупаю. Я прошу! Я отдаю тебе все, что у меня есть. Я тебе верю.
Я двигаю паспорт по гладкому столу, к нему, к консулу. Он вертит его и возвращает назад.
— Как думаешь, Эстонию опять аннексируют?
— Ну что мне сказать? Скажу «да», и ты позовешь сотрудника. Скажу «нет», и слукавлю. Я не знаю. Вы продержитесь. Поставь мне штампик.
Он надувает щеки, пыжится, смотрит на колбасу, на этикетку на штофе. По нынешним временам это богатство. Не консульское даже, а посольское.
— А ты вернешься?
— Какое тебе дело до моей личной жизни? — вскипаю я. — Кончай придуриваться. Ставь штампик.
— Ну ты и нахал. Ладно. Я тоже могу быть человеком. Посмотрим, нет ли тебя в списке опасных для республики людей. Как, говоришь, твоя фамилия?