Братву как ветром сдуло, а командир, недоуменно оглядываясь, мучительно не желая расставаться со мной, согнувшись, вобрав голову в плечи, ныряет в сторону, пластается, бежит. А Струев — вот он, надо мной, меняет рожок в автомате.
— Жив, бедолага?
— Ты откуда, Струев?
— Бежим. Они сейчас вернутся. — И мы побежали… — Несомненно, если ты все верно излагаешь, дела твои не совсем хороши. Алябьев что-то такое украл, что у них счет идет на минуты, и они громоздят ошибку за ошибкой, труп за трупом. Что мне, роту вызывать для охраны? Мертвяков в районе, что окуней у тебя в холодильнике. Давай ты в КПЗ у меня посидишь. Я тебя, вообще-то, задержать должен. Для опознания. С Алябьевым ты был. И здесь под откосом у трупов сидел. Может быть, ты мне втюхиваешь? — Струев смотрит внимательно. — Нет, не втюхиваешь. Но надо тебя задержать. Давай, Лексей, наручники.
— Они на бандите.
— А другие?
— Другие поломаны.
— Знать, такова судьба.
— Ладно. Не надо наручников. Я сам пойду. Потом, когда приезжает следственная бригада, Струев опять ходит смотреть трупы, жалеет Альмиру, долго говорит с капитаном-оперативником. Наконец, командует мне идти в «уазик».
— Скажи спасибо. Хотели тебя в райотдел. Напишешь мне подробно, что делал, где был, кого убивали, ну и так далее. А потом пойдешь домой под подписку о невыезде. Ферштейн?
Я молчу и киваю головой. Струев натура тонкая. Раскрываемость у нас в поселке стопроцентная, проституция только бытовая, с алкоголизмом боремся, а рэкетиров он давно отвадил. Ему все прощается начальством. Может, как шериф какой-нибудь, стрелять в потолок в баре, может плести интриги на ларечном бродвее. Все его боятся, и все боготворят.
Я пишу три заявления. Первое — на взлом и попытку ограбления своей квартиры. Второе — на Алябьева, третье — на Альмиру и свое похищение. Не забываю и про труп бандита. Струев читает, качает головой, похрюкивает от удовольствия. Наконец говорит: «Иди». На завалинке опорного пункта меня ожидает Птица, уже давший показания.
— Ты жить хочешь? — спрашиваю я его.
— Хочу, — лукаво отвечает Птица.
— Тогда отойди от меня, изыди, тайно пробирайся в Питер и сиди там дома несколько дней.
— У меня пиво осталось. Три бутылки. Пойдем к тебе. Выпьем.
— Если ты такой, тогда купи еще водки. Бутылок восемь. Буду умирать молодым.
Логика Струева проста. Сейчас я быстренько достану из тайника пакет, возьму из него героин или что там еще и буду пробиваться из поселка. Братва будет ловить меня, а ловить братву будет некому, так как райотделу до наших приключений… Струев каким-то образом надеется меня уберечь, пакет захватить, победить в неравном поединке и направить поселковую жизнь по прежнему вялотекущему руслу. Ну-ну…
Для начала все просто, как апельсин. Мы вызываем лифт, открываются двери, я нажимаю кнопку вызова восьмого этажа и немного погодя кнопку «стоп». Мы застреваем между этажами.
— Мы так не договаривались, — говорит Птица.
Я достаю из кармана отвертку Алябьева и начинаю отворачивать болты вентиляционного окошка. Их всего шесть, и идут они легко. Скоро сетка падает. Я просовываю руку и чуть левее нахожу пакет, приклеенный скотчем. Он небольшой, с почтовый конверт, но толстый.
— Ну вот и все.
Птица недоумевает. Нужно чаще вспоминать свой сны. В то утро во время работы лифта я просыпался дважды. Значит, было время молчания. Перерыв в работе механизма. Именно такой, чтобы проделать нехитрую манипуляцию с решеткой. Несомненно, вскоре они, проверили бы и электрощитки, и телефонные, добрались бы и сюда. Случай властвует нами. Кто это сказал? Да все говорят.
— Ты не пугайся, Птица, тут беспорядок.
Я снова вернулся домой, я-жив и даже не истоптан сапогами и не порезан бритвой. Иглы шприцев пока не добрались до меня, и пуля пока не отлита. А может быть, она уже в стволе.
— Наливай, — говорю я ему, — пока есть немного времени. А потом посмотрим, что там в пакете, и подумаем, как жить дальше.
Старику давно не снилось снов. Он постиг значение всех ночных скрипов в доме. Дом огромный, дача для генералов, когда-то прилетавших сюда с инспекцией. Целая гостиница. После многолетних блужданий по дому, ночных перемещений по комнатам и залам он выбрал для себя гостиную с огромным, во всю стену, окном, забранным решеткой, с необыкновенно толстыми стеклами и рамами из какого-то дорогого коричневого дерева. За окном озеро. Названия у него нет. На плане местности и в документах это водоем номер четыре. Озеро почти круглое, полмили в диаметре. Когда то в нем была рыба. Однажды, она всплыла. Потом много прошло месяцев, и жизнь вернулась во все водоемы, имеющие номера и называемые человеческим языком. Озеро это так и осталось Мертвым. Старик провел много вечеров сидя у прозрачной стены.