Гончарова же подошла к делу основательно. Она заранее определила для себя несколько абсолютно различающихся типажей, каждый со своими интересами, целями и привычками. Но задача Ирины осложнялась не только необходимостью следовать выбранному в данный момент типажу, а еще и тем, что приходилось играть роль мужчины, не путать, к примеру, хотя бы мужской и женский род при упоминании в письмах Гелле себя, любимой. С другой стороны, Ирина лучше остальных участников «сафари» разбиралась в женской психологии. Первым «шаблоном» Гончаровой был художник, увлекающийся абстракционизмом и боди-артом, в настоящее время ищущий новые позывы к творчеству.
Итак, после первой атаки на Геллу уцелели двое: Воробьев и Гончарова. Остальным претендентам девушка ответила холодным отказом, и им пришлось выдумывать новую тактику. После разведки боем был разбит авангард Ирины: оказалось, что Гелла на дух не переносит мистику, а легенда «художника» Гончаровой была нашпигована этой самой мистикой под завязку. Пришлось и Ирине капитулировать. Паша возликовал, а все остальные приготовились к новой атаке.
В пользу Воробьева говорил и тот факт, что для его писем Гелла завела в своем ящике отдельную папочку (все происходящее в ее Интернете Гончарова продолжала отслеживать). Ирина искренне пожелала Павлу дальнейших успехов и бросила в бой следующий типаж — мальчика по вызову, профессионального любовника, уставшего от богатых, но бездуховных клиенток, и мечтающего встретить умную утонченную натуру. Новый «клон» Гончаровой продержался несколько дней, но был безжалостно прикончен, когда Гелла обнаружила, что «хвастун-жиголо» не читал «Хронику надлома ампулы». Ирина мучила поисковые сервера полдня, но вышеупомянутое произведение так и не обнаружила. Пришлось снова выбрасывать белый флаг.
Осада Геллы продолжалась пару недель. Наконец, Воробьев откинулся в кресле, потянулся и победоносно заявил:
— Все, кончайте мучить девушку, завтра я наяву с ней встречаюсь, пусть выспится…
— Врешь! — не поверил один из отвергнутых пару часов назад неудачников.
— Она мне и фотку свою выслала, гляди, — Павел развернул к нему свой монитор.
Все повставали со своих мест и сгрудились возле экрана, рассматривая изображение Геллы.
— Я ее себе другой представлял, немного не в моем вкусе, — снобствовал Воробьев. — Но, как говорится, работа есть работа.
— Фотография может искажать действительность, — Ирина тоже подошла и с интересом взглянула на ту, которой полчаса назад безуспешно признавалась в любви от лица разорившегося продавца автомобильных покрышек. — Поздравляю, Пашка, расскажи хотя бы нам, «чайникам», чем надо грузить девушку, чтобы она так быстро сдалась?
— В присутствии дамы это будет не очень удобно, — ухмыльнулся Воробьев.
— Похабник ты, Павел, — покачал головой довольный Левченко. — Во сколько завтра встреча?
— В семь вечера, в кофейне «У заката». Шеф, деньги-то на представительские расходы будут?
— Кормить ее или нет — твое личное дело, Паша, — добродушно ответил Левченко. — Я бы на твоем месте выпил с ней по чашечке кофе и распрощался. Ребятам из наружки ее еще до квартиры пасти.
— Вот так всегда, — вздохнул Воробьев. — Девушка, можно сказать, безропотно отдалась, а доблестная милиция ей даже ужин предложить не в состоянии…
В жизни, по признанию Воробьева, Оксана (так на самом деле звали Геллу) оказалась гораздо симпатичнее, чем на отсканированной фотографии. Во время употребления салата и сырных палочек, все-таки щедро предложенных девушке Павлом, она призналась, что живет одна, а работа ее заключается в ухаживании за неким пожилым инвалидом. Старик любезно разрешает ей пользоваться его компьютером и выходить в Интернет. Хозяин квартиры прикован к инвалидной коляске. Оксана убирает в доме, стирает, покупает продукты и готовит пищу.
Попрощавшись с Воробьевым, девушка направилась домой в сопровождении незаметного для нее человека, который на следующее утро проследовал за Оксаной до заветной квартиры, с хозяином которой можно было поговорить, набрав отсутствующий в справочниках номер 727-03-15.
Было очевидно, что Гелла-Оксана совершенно ни при чем, и интерес представлял именно парализованный старик, владеющий не вполне законной аппаратурой. Личность его установить не удалось, и это еще более настораживало. Левченко готов был поклясться, что предупреждение Архипову из телефонной распечатки принадлежит именно дедушке в инвалидной коляске.
В течение последующих дней Воробьев снял слепки с ключей, обнаруженных в сумочке своей новой знакомой. С этих слепков были изготовлены дубликаты. Всё было готово для того, чтобы навестить уважаемого пенсионера. Это решили сделать в воскресенье, когда у сиделки был законный выходной, который она должна была посвятить своему свиданию (последнему, по настойчивому требованию Левченко) с лейтенантом Воробьевым.
Нажав для приличия пару раз на кнопку звонка, Левченко отпер дверной замок дубликатом ключа, и они с Гончаровой вошли в квартиру, оказавшись в полумраке коридора. На всякий случай Александр сунул руку за пазуху, готовый в любой момент извлечь из кобуры табельное оружие.
— Оксаночка? — раздался тихий старческий голос из глубины квартиры. — Это ты?
— Не волнуйтесь, дедуля, — произнес Левченко, входя в пропахшую лекарствами комнату и представляя недоуменному взору хозяина красные корочки. — Перепись затаившегося населения.
— В чем, собственно, дело? Какое вы имеете право? — узловатые руки старика впились в подлокотники инвалидной коляски.
— А какое право имеете вы, товарищ Цимбал, занимать данную жилплощадь? — спросила, в свою очередь, Ирина, присаживаясь на старомодный, обитый бордовым бархатом диван. — Разве вы прописаны здесь, Григорий Ильич, а не на кладбище возле деревни Яш-кино?
— Так вы что, знакомы? — настала очередь недоумевать Александру Эдуардовичу.
Он опустился на допотопного вида стул, предварительно убедившись в его прочности.
— Не имею чести, — пробормотал старик, продолжая подозрительно сверлить взглядом непрошеных гостей.
— Меня Григорий Ильич, скорее всего, видит впервые, — Ирина довольно улыбалась. — А вот я знаю немало о гражданине Цимбале, безвременно ушедшем от нас. Как вам живется на том свете, товарищ полковник?
Старик безмолвствовал, хмуро глядя на Гончарову исподлобья.
— Скучаете небось без любимой работы? — продолжала Ирина. — Мемуарами, случаем, не балуетесь? С интересом бы почитала, честное слово…
— Вы меня из-за этой глупой девчонки обнаружили? — спросил вдруг Цимбал. — Из-за того, что на компьютере стучала днями напролет? Это все доброта моя…
— Ваша сиделка здесь практически ни при чем, — ответил Левченко. — Скорее все-таки доброта. Ведь она же заставила вас позвонить в свое время некоему Архипову, сыну вашего старинного приятеля, и предупредить кое о чем? Ему это, правда, не помогло…
— Глупый мальчишка не послушался, — сердито произнес Цимбал. — Упрямец, весь в отца.
— У него была только одна альтернатива, верно, Григорий Ильич? — подмигнула старику Гончарова. — Навсегда исчезнуть для близких, жить, точнее — существовать под чужим именем, все время боясь и ожидая. Каково это? Может быть, Архипову еще повезло?
— Я уже устал бояться, это точно, — с горечью в голосе произнес Цимбал. — Да и кому я теперь нужен? Из квартиры не выхожу лишь потому, что сделать это нечем. Хотя вам-то вот понадобился зачем-то…
— Расскажите все, что вам известно о «Тополе-8» и проекте «Кархашим», — уже абсолютно серьезным тоном ответила Ирина. — Раз вам все равно уже некого бояться.
— Допустим, что расскажу, — Цимбал поднял на Гончарову свои усталые глаза. — Но что это изменит? По моим подсчетам, все уже давно должно было закончиться, не понимаю, из-за чего все приостановилось…
— Вы имеете в виду то, что Трофейщик прекратил убийства? — уточнил Левченко.
— Да какой еще Трофейщик, молодой человек? — скривился Цимбал. — Ну что вы уподобляетесь этой пустоголовой журналистской братии?
— Вот и просветите нас, несведущих, обо всех этих секретах, — предложила Ирина. — Ведь нельзя же так долго держать все в себе…
— Нет уж, сначала вы извольте выложить все, что знаете, — упрямо произнес старик. — И для чего вам это вдруг понадобилось…