– Вы почитаете мне? – попросила я, зная, что он этого хочет.
– Конечно, милая.
Из приоткрытого окна доносился тонкий запах роз. Он пробирался в комнату вместе со свежим воздухом и кружился по комнате, цепляясь за стены, растворяясь в жидком воске.
Вот уже третий год я жила в доме купца и его супруги в качестве любимой дочери. Своих детей у них не было: его супруга не могла выносить здорового ребенка и страдала от психоза. Несчастный Купр любил свою жену и сочувствовал ей, поэтому через несколько месяцев после смерти их двухгодовалой малышки, заметив на рынке невольников симпатичную девочку, привез ее домой.
– Как зовут девочку? – спросил купец, забирая меня.
– Мария.
Забота, которой меня окружила «мама», была той стороной материнского инстинкта, о которой говорить не принято. Сара заботилась обо мне не хуже, чем о своих мертвых детях, и любила не меньше, но я была старше и стойко выносила силу ее чувств. Однако это была любовь не матери, а тиранши.
Сара любила все девичье: рюшки, ленты, бисер, плюшевые игрушки, куклы, коих в доме было огромное множество. Куклы хранились в специальной витрине в гостиной, их нельзя было трогать, с ними нельзя было играть. Они были красивыми, но неживыми, а живая кукла у Сары была только одна. И у нее тоже было свое место в гостиной.
Время от времени Сара устраивала званые вечера. Она наряжала меня в дорогие ткани, завивала волосы, обвешивала кружевами и лентами. Лицо, которое со временем перестало ей нравиться, она покрывало пудрой и рисовала заново. Сара превращала меня в куклу и не позволяла двигаться часами. Ей нравилось смотреть на то, как приходят в удивление ее гости, стоит мне по ее указанию ожить. Удивительно ли то, что по прошествии года или более все вокруг стало приобретать мрачные цвета: служанки больше не могли терпеть и начали шептаться, разнося слухи о болезни госпожи по всему городу, многочисленные гости Сары натянуто улыбались, но в лицах их читался ужас, те подруги, с которыми она проводила свои «нескучные вечера», боялись ее. И мне тоже было страшно.
– К черту эту работу! – шептались служанки на кухне. – Вы видели, что она делает с бедной девочкой? Этак она ее со свету сживет, как других своих приемышей.
Я была не первым таким ребенком Сары. Что с ними случилось? Никто не знал наверняка. Одни говорили, что хозяин вернул детей в сиротские дома, у других язык не поворачивался сказать то, что вертелось в уме. Концы этой истории уходили глубоко в почву под окнами Сары, где цвели несколько кустов красных роз. Они пахли мертвечиной.
Сара не была плохим человеком – только одиноким. Она подавала нищим, по воскресеньям ходила в церковь и со слезами на глазах отстаивала мессу, со слугами была строга не более, чем они того заслуживали. Но во всем, что касалось детей, у нее была странная мания. Сара имела строгое убеждение, что ее ребенок должен быть непременно лучше всех. В те годы у мещан труд и учение были не в особом почете, когда дело касалось воспитания девочки, но она, младшая дочь одного из мелких землевладельцев, силком тащила меня в сторону книг, порой слишком заумных для девочки восьми лет. Заботливая до эгоизма, Сара была приверженцем строгой дисциплины, и мне нередко приходилось терпеть побои. Она требовала рабского повиновения и прилежания, на которые не способен ни один ребенок. Испачканное платье, порванные гольфы, невыученный урок – за любым проступком следовало наказание. Любовь Сары ко мне была жестока, но поучительна, и когда после жестоких истязаний ее руки перебирали мои пряди с прежней лаской, мне становилось дурно, и лишь страх удерживал меня на месте.
Моя жизнь полнилась событиями, и в целом жизнь это была сносная, ведь в детстве мы часто прощаем и большие обиды. Однако случилось то, чего никто не мог предсказать. Сара забеременела. Я первой узнала об этом.
Проснувшись ночью от душной тревоги, я увидела в тусклом свете огарка свечи стеклянное, безжизненное лицо Сары. Ее безумные глаза, выхваченные из полумрака дрожащим огоньком, уставились прямо на меня. За окном шел дождь. Сильный ветер прибивал к окну тяжелые капли, и стекло тряслось, будто от страха.
– Ма-мама?
Вспыхнула молния. На мгновения комната озарилась, и в сплошном столбе света серебром сверкнул занесенный нож. Я не успела закричать – она закрыла мне рот.
В ту ночь меня спас купец. Наутро Сара ничего не помнила.
Мне шел десятый год, и я понимала даже больше, чем Купр, который всегда был чужим в собственном доме. Я украла один из его коллекционных кинжалов и с тех пор спала с ним вместо куклы. Этот кинжал отправился со мной обратно на рудники, когда живот Сары стал заметен.