Глава 6
Люди Жилина начали мало–помалу скрытно окружать ресторан «Прибой». Скрытность облегчалась тем, что прилегающие к ресторану кварталы были совершенно пустынны — жители давно покинули их в страхе перед опустошительными вылазками бандитов, которые те то и дело предпринимали в поисках своих низменных развлечений. Вскоре площадь взяли в кольцо, и партизаны замерли, с нетерпением ожидая сигнала к штурму. Но лейтенант не спешил. Когда начало смеркаться, все бандитские часовые один за другим скрылись в ресторане, и оттуда еще громче понеслись пьяные выкрики, звон посуды и нестройное пение. «Пора!» — громким шепотом произнес Жилин, и цепи партизан разом поднялись и молча двинулись к ресторану, нарушая тишину лишь тяжелым топотом сапог. Впереди держался лейтенант Жилин. Добежав до огромного ярко освещенного окна, он с ходу высадил стекло прикладом автомата, под градом осколков вскочил на подоконник, а оттуда перепрыгнул на ближайший столик, уставленный бутылками и закуской, попав при этом ногой в тарелку с креветками. Сапогом, облепленным креветочной шелухой, он нанес три мощных удара по опухшим физиономиям трех бандитов, сидевших за столом. Все трое почти одновременно вместе со стульями рухнули на пол, потеряв последние остатки сознания, а лейтенант навел на ярко освещенный зал дуло автомата и громко скомандовал: «Руки вверх!». Вслед за ним то же крикнул с эстрады Епифан, проникший со своей группой в зал через подсобные помещения, а от входной двери — возглавлявший третью группу старик Брагин. В зале постепенно воцарилась гробовая тишина. Бандиты начали медленно поднимать руки, но в этот момент в мозгу Хрякова промелькнула мысль о близости возмездия, и он в ужасе схватил со стола свиную голову и изо всех сил запустил ею в лейтенанта. Последнее, что запомнил Жилин, было стремительно приближающееся к нему по воздуху свиное рыло, после чего он ощутил страшный удар в лоб и лишился чувств. Ему уже не довелось увидеть, как Епифан длинной очередью изрешетил схватившегося за кобуру Хрякова, как тот судорожно задергался, сделал несколько неверных шагов, пытаясь сохранить равновесие, и ничком рухнул на пол. Однако многие бандиты за время этого досадного эпизода успели прийти в себя и схватиться за оружие, а то и просто за бутылки, вилки и столовые ножи. Раздалась матерная брань, грохнули первые выстрелы. Партизаны ринулись вперед, и началась свалка. Впрочем, длилась она недолго. При стрельбе одуревшие от непрерывной гульбы бандиты либо вообще мазали, либо, путая своих и чужих, косили тех и других с одинаковой злобой. Не более разумно вели они себя и в рукопашном бою. Часто партизанам приходилось разнимать бандитов, в пьяном азарте колотивших, кусавших и душивших друг друга, и лишь после этого их связывать. Видя, что схватка идет к концу и ряды бандитов неотвратимо редеют, Барабан в отчаянии вскарабкался вверх по шторе и застыл наверху, руками и ногами, как клещ, вцепившись в карниз. В его помутившемся сознании зародилась безумная надежда на то, что о нем забудут. Схватка в ресторане завершилась, когда Епифан уложил ударом стула однорукого бандита по кличке Левый, который бросился на него с вилкой. После этого уцелевшие бандиты стали бросать оружие и с мрачным видом поднимать руки вверх. В это время, потревоженный внезапно наступившей тишиной, очнулся лейтенант Жилин. Его наметанный глаз сразу заметил скорчившегося на карнизе Барабана. Правда, отчасти в этом были повинны и широчайшие цветастые трусы, которые наряду с драной тельняшкой составляли все одеяние бандита. Лейтенант слабо улыбнулся, подошел к Епифану и тихим голосом попросил у него, спички. «Полегчало, товарищ лейтенант?» — радостно спросил Епифан, протягивая коробок. Жилин слегка кивнул, так как говорил еще с трудом, подошел к шторе, на карнизе которой отсиживался Барабан, и поджег ее. Огонек, разгораясь, весело побежал кверху, а видевший все это Барабан тоскливо замычал и еще крепче вцепился в карниз. «Сдавайся!» — предложил ему лейтенант, но негодяй только сдавленно выругался в ответ. Лишь когда начали потрескивать волосы у него на ногах и в зале распространился мерзкий запах паленой шерсти, Барабан зашевелился, делая какие–то бесцельные судорожные движения. С усилением жара его движения становились все оживленнее, и наконец, издав вопль ужаса, Барабан с невероятной для его обрюзгшего тела ловкостью прыгнул в сторону огромной люстры, освещавшей зал, и повис на ней, уцепившись за позолоченный обруч, к которому крепились стеклянные подвески. На предложение сдаться мерзавец отвечал нецензурной бранью, свирепыми угрозами, от которых кровь стыла в жилах, и вообще, несмотря на свое безвыходное положение, не проявлял ни малейших признаков раскаяния. «Брюхо распорю, кости переломаю! — с, ненавистью косясь вниз, хрипел Барабан. — Всех искалечу!» Жилин распорядился принести и поставить под люстрой диван из фойе ресторана, на который вскоре и упал обессилевший Барабан. Его немедленно связали. В это же время из туалета вывели, руки за спиной, укрывавшегося там Штукмана. Последний был в кителе, сплошь увешанном всевозможными орденами, медалями, значками, и в