Отнесу-ка его в негритянскую газету!.. Я решительно вошел в редакцию и сунул свою истрепанную тетрадку человеку, который назвался редактором.
- Что это такое? - спросил он.
- Рассказ, - сказал я.
- Репортаж?
- Нет, я его сам придумал.
- Ладно, я прочту, - пообещал редактор.
Он бросил тетрадку на стол и, посасывая трубку, глянул на меня с любопытством.
- Прочтите его сейчас.
Он широко раскрыл глаза. Я не имел представления о том, как делается газета. Я думал, вот редактору приносят рассказ, он его тут же читает и говорит "да" или "нет".
- Я прочитаю и скажу тебе свое мнение завтра.
Я был разочарован: я так старался, а ему все это совсем не интересно.
- Отдайте рассказ, - сказал я, протягивая руку.
Он взял тетрадку и прочитал страниц десять.
- Заходи завтра, ладно? Я его вечером дочитаю, - сказал он.
- Ну ладно, - смягчился я. - Зайду завтра.
Я ушел, убежденный, что рассказа он не прочтет. Куда нести рассказ, когда он его отвергнет? На следующий день я снова зашел в редакцию.
- Где рассказ? - спросил я.
- В гранках, - сказал редактор.
- В каких таких гранках?
- Рассказ набран, мы его печатаем.
- Сколько я получу? - в волнении спросил я.
- Мы за рукописи не платим, - сказал он.
- Но газету-то вы продаете, - пытался я рассуждать логически.
- Продаем, но газета-то у нас еще совсем молодая, - объяснил он.
- Вы просите меня отдать вам рассказ даром, а сами берете за свою газету деньги, это как же?
Он засмеялся.
- Слушай, ты только начинаешь писать. Мы тебя напечатаем, читатели узнают тебя - разве этого мало?
- Но если рассказ хорош и вы его продаете читателям, значит, мне причитается часть денег, которые вы на нем заработаете, - настаивал я.
Редактор снова засмеялся, и я понял, что здорово его позабавил.
- Я дам тебе кое-что поценнее денег, - сказал он. - Я помогу тебе научиться писать.
Я остался доволен, хотя и считал, что меня надули.
- Когда вы напечатаете рассказ?
- Я разделил его на три части, - сказал он. - Первую напечатаем на этой неделе. А скажи-ка мне вот что, будешь вести у нас хронику? Плата построчная.
- Я работаю утром и вечером за три доллара в неделю, - сказал я.
- Да, такую работу бросать не стоит, - сказал он. - А что ты собираешься делать летом?
- Ничего.
- Зайди ко мне, когда будешь искать другую работу. И напиши еще несколько рассказов.
Через три дня ошарашенные ребята из нашего класса подошли ко мне с номером "Южного вестника".
- Неужели это ты написал? - спрашивали они.
- Я.
- Зачем?
- Захотелось.
- Откуда ты все это взял?
- Придумал.
- Не может быть, ты списал из какой-нибудь книжки.
- Тогда бы рассказ не напечатали.
- А зачем его напечатали?
- Чтобы люди читали.
- Кто тебе велел писать?
- Никто не велел.
- Так почему же ты его написал?
- Захотелось, - сказал я снова.
Они были убеждены, что я их обманываю. В школе мы не проходили литературу: такого предмета, как американская или негритянская литература, у нас сроду не было. Ребята не понимали, как это кому-то может прийти в голову написать рассказ, не понимали, почему я назвал его "Пол-акра заколдованной Дьяволом земли". Но еще меньше они были способны понять душевное состояние, которое побуждает человека писать. Они смотрели на меня новыми глазами, отчужденно, подозрительно. Я-то, сочиняя рассказ, надеялся стать им ближе - и вот непоправимо отдалился.
С домашними получилось и того хуже. Как-то утром бабушка вошла ко мне в комнату и села на край кровати.
- Ричард, что это ты такое написал в газете? - спросила она.
- Рассказ.
- Что за рассказ?
- Обыкновенный рассказ.
- Говорят, его печатали три раза.
- Это один рассказ, его просто разделили на три части.
- А о чем он?
Я увиливал от ответа, желая избежать религиозного спора.
- Ну я просто придумал историю, и все.
- Значит, это ложь, - сказала она.
- О господи, - сказал я.
- Если будешь поминать имя божье всуе, убирайся из моего дома, сказала она.
- Бабушка, ну, пожалуйста, не сердись, - взмолился я. - Просто очень трудно объяснить, что такое рассказ. Все понимают, что ничего этого на самом деле не было...
- Зачем же писать о том, чего не было?
- Чтобы люди прочли.
- Это все измышления дьявола, - сказала она и вышла из комнаты.
Мать тоже расстроилась.
- Надо быть посерьезнее, сынок, - сказала она. - Ты уже большой, и, если люди будут думать, что ты с приветом, тебе не найти работы. Представь себе, школьный инспектор предложит тебе место учителя в Джексоне и вдруг узнает, что ты пишешь рассказы...
Я не мог ей ничего ответить.
- Все будет хорошо, мама, не волнуйся.
Дядя Том тоже был удивлен, но обрушился на меня с уничтожающей критикой и презрением. В рассказе нет никакого содержания, заявил он. И кто придумал его так назвать - "Пол-акра заколдованной Дьяволом земли"! Тетя Эдди сказала, что произносить слово "дьявол" - грех и что вся беда в том, что меня некому наставить на путь истинный. Во всем виновато мое воспитание, утверждала она.
В конце концов меня довели до того, что я вообще ни с кем не хотел говорить о рассказе. Ни одна живая душа - кроме редактора негритянской газеты - не подбодрила меня. Ходили слухи, что директор школы хочет знать, почему я употребил слово "Дьявол". Я начал чувствовать себя преступником. Если бы я тогда мог ясно представить себе масштабы моего бунта против традиций и устоев моей среды, я бы, наверное, ужаснулся и навсегда расстался с мыслью о литературе. Но я ощущал на себе только отношение тех, кто меня непосредственно окружал, и ни рассуждать, ни обобщать не пытался.
Я мечтал уехать на Север и писать книги, романы. Север представлялся мне землей обетованной, где все не так, как здесь, и откуда мне было знать, как глубоко я ошибался. Но, вообразив однажды страну, где все возможно, я жил надеждой туда попасть. Откуда же взялась у меня мысль о том, чем заняться в будущем, о бегстве из дому, о создании чего-то такого, что поймут и оценят другие? Конечно, я начитался Горацио Элджера, начитался макулатурных романов и повестей, проштудировал уэллингфордовскую серию о том, как можно быстро разбогатеть, однако у меня было достаточно здравого смысла, и я не надеялся стать богатым - даже моему наивному воображению эта возможность представлялась более чем отдаленной. Я знал, что живу в стране, где стремления черных ограничены, предопределены, и все же чувствовал, что должен уехать куда-то, что-то совершить, как-то оправдать свое существование.