— Тут всегда было так холодно? — в свою очередь спросил медэксперт.
— Да нет, мы, когда вошли, терпимо было, печь вон, теплая еще. Это Пашка десять минут назад все окна тут расхлебенил, мерзавец!
Эдик потрогал пальцем тело старика, прикинул что-то в уме.
— Давно он помер. Ночью, или даже вечером еще. Он остыл совсем.
Потом он разогнулся, и высказал еще одно свое предположение.
— Что еще могу сказать — тот, кто наносил этот удар был левша. Пробит правый висок старика. И если это был не кастет, то что-то очень-очень похожее. Ну — остальное завтра, сами знаете где.
— Спасибо, Эдик.
К концу работы криминалистов в ограду вошел Демин. Лицо участкового было озабочено.
— Верка из сорокового дома, торговка паленкой, говорит, что дед приходил к ней в последний раз в девять вечера, купил два пузыря водки.
— Водки там нет, — припомнил Колодников.
— И посуды пустой тоже нет, — подтвердил Зудов.
— Посуду у местных алкашей та же Верка забирает, у ней тут полный кругооборот товара налажен, — пояснил Виктор.
— Кто-нибудь еще что видел — слышал? — спросил Андрей. Демин кивнул головой.
— Машина приезжала ночью. Это соседка на той стороне говорила. Примерно в одиннадцать. У ней сын иногда так поздно приезжает в гости, из Железногорска, вот она и озаботилась. Глянула в окно на звук: нет, машина здесь встала, рядом с калиткой. Потом, минут через десять, она уехала.
— Николай, — Колодников обернулся к Сычеву, — сходи, посмотри, может — найдешь там что-нибудь на дороге?
Потом он снова вернулся к Демину.
— А где понятые?
— Да идут-идут. Вон они.
Понятые оказались двумя древними бабками, еле ковылявшими от своих домов. Одна из них, как оказалась, и была тем человеком, что обнаружил тело старика.
— Я пришла Антонину проведать, мы с ней в пятидесятых годах в одном цехе работали, а тут я узнала, что она рядом, оказывается, живет. Я прихожу, а тут вон оно что. Ее, оказывается, увезли, а старик на спине лежит, мертвый. Водка это все, водка делает.
— Это ж, ты, во сколько сюда приходила? — удивилась вторая старуха.
— В восемь.
— А я в шесть в церковь шла, к заутренней, отсюда из калитки мужик вышел.
— Какой мужик? — насторожился Андрей. — Вы его знаете?
— Ой, я так-то его не знаю, знаю только, что он на соседней улице живет, на Достоевского. Алкаш, тоже, постоянно пьяным его вижу. Вот и сегодня он еле шел. Я бы и не поняла, что это он, темно же. Но он впереди меня шел, а когда мимо церкви проходил, там же светло. Вот я его и узнала. Колька, по-моему, его зовут.
— А опознать вы его сможете? — спросил Колодников.
— Смогу, чего там такого.
— Паша, Виктор — возьмите бабушку, провезите ее на ту улицу, попытайтесь найти этого Колю.
— Хорошо.
Тут с улицы вернулся Сычев.
— Есть тут следы колес, спасибо нашему мэру. Все он денег не найдет заасфальтировать наши дороги. Судя по следам — «Жигули», классика, хорошо поношенные. Уже, кстати, шипованые.
В это время Астафьев зашел в секретариат, и его развернули к ио. начальника ГОВД.
— Юрий Андреевич, вас тут Попов просил зайти.
Попов выглядел неважно: глаза красные, лицо бледное, майор был неряшливо выбрит. Астафьев уже знал, что произошло с его матерью, и взглянул на все эти недостатки в облике начальника с сочувствием.
— Вызывали, Владимир Александрович?
— Да, вызывал. Юрий Андреевич, доложите, как идет дело по фактам мошенничества Зубаревской?
— Хорошо идет. Выявлено уже двадцать семь эпизодов.
— Сколько?! — Попов был потрясен.
— Двадцать семь.
— Что-то слишком много. Ты принеси мне штук пять, самых важных, я посмотрю, за уши там ничего не притянуто.
Астафьев развел руками.
— Увы, у меня их уже нет.
— Как нет? А где они.
— Так, нет. Вас не было, а дело сложное. В связи с тем, что там примерно пять случаев с предполагаемыми убийствами, их забрала к себе прокуратура.
— Когда?!
— Вчера. Вас не было, а они просто попросили передать им, так что мы решили с Логиновым отдать им всё.
— Всё!
— Да, всё.
— Но почему всё? — не мог понять Попов.
— Потому, что все преступления Софьи Зубаревской носят опасный для общества характер, и объединены в одно дело.
— Кто подписал постановление?
— Кудимов.
— Хорошо, иди.
Сразу после ухода Астафьева Попов начал названивать городскому прокурору.
— Алексей Дмитриевич, добрый день. Попов вас беспокоит.
— Добрый день, Владимир Александрович. Я слыхал, у тебя с матерью проблемы.
— Да, пошла на рынок, поругалась там с продавщицей, отошла от лотка три метра и упала с обширным инсультом. Нашла где правду искать — на базаре. Сейчас в коме, врачи надежды не дают. Ждем с минуты на минуту.
— Сочувствую.
— Спасибо. Слушай, а зачем это ты забрал к себе все дела Зубаревской? Там же много мусора? Все их все равно не докажешь, только время потеряешь.
— Ну, и если половину докажешь, и этого хватит ей на пожизненное. Беспредельщица она, эта цыганка. Все ее художества можно квалифицировать как особо циничные, и опасные для общества.
— Понятно. А кому определили ее дела?
— Малиновской.
"Все! — подумал Попов. — Хрен я эту цыганку больше прикрою. На пару с Юркой они раскрутят ее до самых печёнок".
Попрощавшись с прокурором, Попов набрал на мобильнике эсэмэску: "Надо встретиться".
Вскоре пришел ответ: "Ильмень, в час".
ГЛАВА 20
В час дня Астафьеву позвонил Шварцман.
— Ну, ты мне удружил, Юрий Андреевич! Нашел себе киллера из киллеров!
Астафьев опешил.
— Ты это про что, Саня?
— Да про того парня, которому ты вчера прострелил ногу.
— А, «Квазимодо». И какие там у тебя проблемы?
— Проблемы такие, что он оказался глухонемым. Послали меня его допрашивать, а он мычит, как кентавр не доеный, и все.
"Так вот почему он не убежал после выстрела в воздух. Он и не понял, в чем дело", — догадался Юрий.
— А почему ты этим занимаешься? — спросил он Шварцмана.
— А потому, что ваш дом с недавних пор находится на моем участке.
— Понятно. Кто он, этот "горбун проклятый", еще не выяснил?
— Нет, документов при нем никаких. Пробовал ему писать записки — по глазам вижу, что понимает, но отвечать не хочет.
— Ладно, попробую что-нибудь узнать про это. Кто-то же у нас в городе должен заниматься такими людьми?
В это время Колодников и Демин пытались привести в чувства хозяина дома по улице Достоевского пятьдесят шесть. Получалось это с трудом, тот был в состоянии близкому к коме. Его подруга, толстая дама в трико, с совиным лицом, короткой стрижкой и татуировками на оголенных руках, была хоть и поддатая, но на ногах стояла твердо, и речь вела вполне связанную.
— И что вам всем тут от Кольки надо? — сурово спросила она.
— Он сегодня утром выходил из дома по улице Лермонтова пятьдесят два, а там произошло убийство, — пояснил Колодников.
— Это вы че ему, мокруху шьете!? — лицо дамы грозно нахмурилось, и она еще больше стала похожа на сову.
— Почему обязательно мокруху? — спросил Демин.
— Потому что я знаю вас, мусоров е…х, сама раскрутилась на червонец по вашей милости.
— Это за что же ты так долго у «хозяина» отдыхала? — Спросил Демин.
— За что, за что — за дело. Мужа, козла е…, ножом пырнула. Он потом кровью истек, пидор.
Демин аж засмеялся.
— Ну вот, а говоришь, по вашей милости? Сама мужа запорола, а виноваты мы.
— А что, я ведь права была. Он мне изменял с родной сестрой, с младшей, с Веркой, сучкой. Я их застукала в своей постели, и покарала. Верка, правда, сука, сбежать тогда успела, а то бы я и ее бы тогда замочила. А меня взяли и посадили ни за что.
— Слушай, подруга, не парь нам мозги, — Колодников был суров. — Поднимай своего сожителя, нам его допросить надо.
— Да про что?!
— Про убийство на Лермонтова пятьдесят два! — заорал уже Демин. — Если не разбудишь, то сейчас мы его забираем и увозим с собой.