Он схватил за шест ближайший из плакатов, только-только вспыхнувший. И отшвырнул. Чтоб укрыл это усталое и страшное тёмное лицо... Пламя распространялось по залу, вгрызаясь в многочисленные информационные плакаты... В этом пламени сгорало всё. Всё сгорит. И даже он.
Сероглазый мужчина дёрнулся и рванулся меж столпов пламени, тщетно пытаясь найти выход из огненного лабиринта.
Воздух накалялся неимоверно. Взревела где-то поблизости сирена, что-то хрипло вякнула и затихла...
Девушка в белой одежде, черноволосая, с тёмными-тёмными глазами, тёмными как ночь, и густо обведёнными чёрной краской, с тяжёлым массивным ожерельем из золота и бирюзы и обнявшей голову огненно-золотистой, ослепительно сиявшей птицей, улыбнулась ему. И поманила за собой. Откуда она взялась в зале музея он так и не понял. Но почему-то доверчиво пошёл за ней. Кажется, вечность они шли сквозь огненный коридор. Он задыхался от зноя, а она легко ступала босыми ногами и оборачиваясь, вновь и вновь улыбалась и манила его за собой...
Его трясли. Недолго. Пока не послышался резкий мужской крик. Молодой голос и сердитый. И трясти его перестали. Мир, потонувший во мраке, вздрогнул и медленно куда-то поплыл, покачиваясь...
Ночь и редкие отблески круглых фонарей - в этом захолустье их было немного - приветливо распахнули ему свои объятия. Он судорожно вдохнул ночной воздух. Он чувствовал, что наконец-то выбрался из этого огненного ада и теперь начинает жить. И где-то внутри стало вдруг неожиданно легко и спокойно. Мужчина вдруг вспомнил о девушке в странной одежде и обернулся. Из-за проёма чёрного выхода полыхнуло жаром и огнём. Сторож было отшатнулся, но опять вспомнил о ней. Ведь они только что шли вдвоём. Нельзя бросать её там! Нельзя бросать её одну! Она такая худая и хрупкая. Такая... красивая и молодая...
Мужчина рванулся было обратно, но тонкая фигура в белой одежде преградила ему путь. Чёрные глаза, смотревшие необыкновенно пронзительно, каким-то до жути ярким взглядом из-за чёрной краски, были ласковы, но строги. Девушка покачала головой. И ему причудилось, словно с неподвижных губ сорвалось молящее "уходи!". А потом она пропала, подарив ему нежную и светлую улыбку на прощание. Пламя и жар опять вырвались в тёмную ночь из дверного проёма. И мужчина так и не понял, была или не была рядом с ним эта девушка. Но новый всплеск сознаний и дикий древний страх огня потребовали уходить. Немедленно уходить. А иначе сгорит всё. И он сгорит.
И мужчина побежал прочь, через застывшие скрюченные фигуры старых деревьев парка. Он не сгорел. Он убегал. Но было такое ощущение, словно всё уже сгорело. Вся тяжесть на душе сгорела. Все камни с плеч упали. Где-то внутри стало легко-легко...
- Всё пропало, - сказал молодой голос.
- Ну, пожалуйста! - взмолился ещё один, тоже молодой. - Он не может так уйти! Я обещал, что...
- Спасите его! Пожалуйста, спасите! - девичий отчаянный крик разорвал почти все шумы и звуки, кружащиеся вокруг него.
- Кто пустил сюда постороннего?!
Какое-то затишье вокруг. И другой голос, молодой, мужской и немного надменный:
- Я!
- Опять вы? - вскричал кто-то, - Да уймётесь ли вы когда-нибудь наконец?! Ещё раз переступите порог моей больницы - и я вас собственными же руками задушу!
А потом все звуки и голоса слились в единый гул. Снова стало очень темно и спокойно. Жар внутри потух. В этом пламени сгорело всё... всё сгорело... всё сгорело... всё...
Потолок над ним был каким-то серым. Свет приглушённым. Хотел было потянуться как обычно, но едва не задохнулся от боли. Что-то мокрое и тёплое потекло по груди...
Откуда-то из-за стены послышался шум. Кто-то звал на помощь. Какая-то девушка. Ругался какой-то парень. Кто-то вопил, что здесь не место посторонним. А потом был долгий покой, перемежавшийся видениями унылой комнаты с мягким светом и серым потолком...
Врачи, приходившие к нему, и полицейские, следившие за ним, все как один утверждали, что ему дико повезло. Что его, можно сказать, с того света вернули. Мужчина недоумённо слушал их, с трудом ел жидкую невкусную еду, с трудом двигался, чтобы не потревожить лишний раз измученное тело. Иногда еда становилась непривычно вкусной. Полицейский, приносивший её, долго говорил о чьей-то благодарности и приятных формах, о каком-то докучливом молодом журналисте...
Постепенно жизнь и молодость брали своё. Тело стало чуть сильнее, боли притупились, заключённый даже начал сам справлять нужду. Когда-то это дело казалось ему обыденным и не стоящим особого внимания, но тут он был несказанно рад, когда впервые сам, сам, доковылял до унитаза...
Однажды он приподнял одежду. И когда увидел своё тело, то ему стало не по себе. Он-то помнил, каким стройным, мускулистым был - не зря ж столько парился в тренажёрном зале, особенно, после случайного знакомства с той симпатичной сексапильной блондинкой... А тут... Он просто представить не мог, что надо было сделать с этим здоровым молодым телом, чтоб оно было похоже на одну почти сплошную едва начавшую заживать рану?! Смутно как-то всплыло воспоминание о белых кроссовках в красных пятнах, взлетевших над ним, да отблеск на лезвии складного ножа... Больше он ничего не помнил. Совсем ничего. Казалось, что всё прошлое сгорело дотла. Ни единого воспоминания. Он даже забыл собственное имя. Кто он? Что он делал раньше? Что случилось с этим телом, отчего у него такой жуткий вид? Ему ничего не говорили, а он почему-то боялся спросить.
Какое-то время заключённый угрюмо молчал. Лежал, отвернувшись к мрачной серой стене. Или ел, когда приносили еду. Еда была обычно невкусная, но иногда у неё был совершенно иной вкус. Охранник в те дни ухмылялся и говорил о какой-то девчонке, принёсшей еду, что, мол, у девчонки такая фигурка, ммм... Мужчина как-то вздрогнул и уточнил, не блондинка ли? На что получил ответ: у носившей ему еду были русые волосы.