- Ну, и в тот же день, когда смогли покинуть горящее здание - дело было ночью и всем было как-то не до музея - вы шли по старому парку. По старому району. Там... - голос парня задрожал, - Там какие-то пьяные скоты напали на девушку... и вы... только вы вступились за неё... вы один... Когда приехала милиция, вы лежали на ней, весь изрезанный и истекающий кровью... Вы даже тогда защищали её...
Гость поднялся с кресла и низко поклонился.
И тогда сидевший на постели вдруг вспомнил ту полутёмную улицу с несколькими потухшими фонарями, белое пятно между тёмных силуэтов и тот отчаянный взгляд совсем ещё молодой девчонки... Он где-то видел её... Голова опять резко заболела... Он никак не мог вспомнить... хотя осталось совсем немного кусочков мозаики...
Парень помог ему улечься и побежал за врачом. Признаваться в подкупе медсестры и самовольном проникновении в палату к тяжелобольному. Ну, это всё потом, а пока позовёт на помощь. Что касается неприятных ситуаций с нарушением общественных правил, то выкручиваться из них ему было не в первой. Этого рьяного журналиста знало полгорода точно. В основном, как рьяного нарушителя всяческих правил. Его извечное любопытство и энергичность уже вошли в лексикон самых тяжёлых ругательств города.
Мужчина какое-то время устало рассматривал потолок такого чистого и красивого цвета, потом устало закрыл глаза...
- Ты хочешь что-нибудь сказать, проклятый воришка? - мрачно спросил воин.
Хрупкий подросток оглянулся - за ним была яма с ядовитыми змеями. Гады противно извивались, свившись в один большой ком, поднимали головы, высовывая тонкие раздвоенные языки и мерзко шипели. Затем он перевёл взгляд на вершину третьей слева из пирамид, прекрасно видных из любого уголка их селения. Что-то заныло внутри него. Эта странная внутренняя боль, которая следовала за ним столько, сколько он себя помнил... Сколько он себя ни помнил, его всегда влекло к той пирамиде, страстно хотелось пробраться внутрь заповедного места. Взять камень и ударить по стене. Одного удара не хватит, чтобы разрушить всё, но ему так этого хотелось, именно этого! Вначале он приходил в ужас от этого наваждения, медленно сходил с ума, боясь даже заикнуться кому-то о мучивших его греховных мыслях. Потом было смирился с тяжким испытанием богов. Потом даже забыл ненадолго, засмотревшись на дочку советника из проходившей мимо их селения процессии. Девчонка была очень красива и разодета как жена фараона. По крайней мере, так ему казалось, он ведь вживую ни одну из жён фараона ни разу не видал. А потом ему приснился чёрный каменный сфинкс, грустно смотревший на него своими пронзительными чёрными как ночь глазами, жирно обведёнными чёрной краской. Сначала он просто рисовал его силуэт, в забытьи и рассеянности, на земле или на песке у берега реки. Потом поймал себя на том, что с каждым разом всё тщательнее прорисовывает это женское лицо. И однажды понял, что нет в мире женщин никого красивее чем та, у которой было бы такое же лицо. И однажды вдруг чётко ощутил, что таинственный чёрный сфинкс из сна, которого так хочется рисовать при первой же возможности, чётко очерчивая лицо, как-то связан с третьей слева пирамидой, возвышающейся над страной. И даже разузнал, что в гробнице той пирамиды покоится тело самой любимой из жён одного из прежних фараонов. Говорили, что на крышке саркофага умелые мастера изобразили её прекрасное лицо. Столь прекрасное, что фараон, увидев его, расплакался, один из мастеров свихнулся, а другой умер. И если б он только мог увидеть крышку саркофага... Саркофага, который так страстно ему хотелось разбить!
Он как мог боролся с наваждением, но оно упрямо возвращалось. Он молил богов помиловать его. Тогда ему опять приснился чёрный сфинкс, чья женская голова смотрела на него укоризненно. И тогда, проснувшись в холодном поту, он не выдержал и решился...
- А это что-то изменит? - устало спросил подросток воина.
- Нет, - холодно отрезал тот, - Если мы будем миловать расхитителей гробниц, то им не будет конца. Ты хочешь ещё что-нибудь сказать?
Подросток посмотрел на верх третьей слева пирамиды и улыбнулся. Он знал, что ничего не изменится. Просто это наваждение не оставит его. Оно сведёт его с ума. А смерть от яда змей будет пусть и мучительной, но быстрой. Смерть... он не боялся её. Он давно любил ночь и давно уже мечтал заглянуть в царство ночи и теней...
Он сделал шаг назад, к яме.
Девушка, чью голову обхватил золотой убор в форме птицы, который, казалось, был объят огнём, грустно улыбнулась и покачала головой. Она стояла на пороге, всего в нескольких шагах от него. За её спиной были темнота и пустота. За её спиной было царство ночи и теней - он вдруг явственно понял это. И приблизиться к ней можно было только умерев. Но её глаза... её улыбка... он всегда искал её взгляд и её улыбку... вечно искал... искал и не находил... Просто потому, что она ждала его там... Самая красивая из всех женщин, когда либо существовавших в обоих мирах.
Подросток улыбнулся ещё шире и ступил назад. Ещё шаг. Второй. И погрузился в яму. Стражнику ещё какое-то время снилось в кошмарах лицо осуждённого на казнь. Лицо, на котором была улыбка...
Ведь он всегда искал только одну её... вечно искал и везде... искал и не находил... просто потому, что он искал её в мире живых, а она ждала его там... просто она ждала его там...
- Ты спятил? Местные нам головы снимут! - возмутился крепкий старик, оттаскивая своего спутника - мужчину средних лет - от стены пирамиды. Тот сопротивлялся и смотрел на древнее каменное сооружение как завороженный, - Да что с тобой? Рехнулся, что ли?
- А если... - сказал другой из спутников и поёжился.
- Что если?! - проорал старик.
Он приехал сюда торговать. Ещё только свихнувшегося слуги ему не хватало! И так была задержка в пути. Был трудный путь. Трудный и опасный. Тем более, что из-за этого негодяя они заплутали.
- Говорят, что эти штуки - большие склепы мертвецов-царей прошлых эпох - охраняет какое-то страшное проклятие, - хотя охранник был весьма высоким и мускулистым, хотя он уже не один десяток разбойников прикончил, некоторых даже голыми руками, однако ж сейчас он был бледен и дрожал, робко поглядывая на высоченные древние каменные сооружения.
- Бредни! - проворчал купец.
Старик злобно дёрнул за волосы юнца, мешавшего ему.
- Чего застрял как камень?! Пошли!
Тот вздрогнул, обернулся. Что-то было такое жуткое в его серых глазах.
- Что за рожа вообще? - заорал купец, брызжа слюной, - Я тебя, что ли, от бабы твоей оторвал?! Кто за тебя, щенка такого, вступился? Кто взял тебя в караван?! Где твоя благодарность?
Видно было, что сероглазый мужчина двигался неохотно, с таким трудом, словно к его ногам приковали тяжёлые цепи. На первом же отдыхе после сделки он напился. Пил всю дорогу до дома. И вскоре после возвращения в родной город умер в какой-то глупой пьяной стычке...
Просто он всегда её искал. Только её одну. Всегда искал её взгляд и её улыбку. Вечно искал и не находил...
Врачи мягко, но твёрдо разбудили его.
- Сожалеем, но вам придётся последовать за полицейскими, - сказал один из них, часто заботившийся о нём. Сказал и виновато опустил глаза.
Серые глаза недоумённо обвели всех присутствующих: врачей, нескольких полицейских, двух плачущих медсестёр. На миг задержался его взгляд на том черноглазом молодом мужчине, явно южных кровей. Кажется, уже видел его недавно. Тот молчал, кусая губу. В глазах было отчаяние. Он так ничего и не сказал.