Выбрать главу

- Во время ограбления ризницы в этом ящике были камни?

- Да, конечно.

- Они похищены?

- Нет. Никто ящика не трогал и не копал землю.

- Среди грабителей не было сведущих в ювелирном деле, - подал голос Борис, прислушивавшийся к нашему разговору.

Не ахти много, но уже что-то…

- Какова приблизительная стоимость похищенных камней? - спросил я у Кербеля.

Он то ли засмеялся, то ли закашлялся:

- Красоту, как и божью благодать, нельзя исчислить деньгами. Скажите мне, сколько стоят дары святого духа, небо, звезды, солнце? Им нет цены.

- Солнце, звезды и дары святого духа не выставляются в витринах ювелирных магазинов, - сказал я. - Сколько бы заплатил за похищенные камни торговец ювелирными изделиями?

- Восемь, десять, может быть, двенадцать миллионов рублей, - безучастно сказал Кербель. - Не знаю…

Выяснив, что сведения о «распилах снизу вверх» внесены в протокол осмотра места происшествия, Дубовицкий счел свою миссию законченной. Сославшись на неотложные дела, он уехал вместе с Суховым и Волжаниным. Незаметно исчез Кербель: то ли ушел, то ли растворился в воздухе.

Артюхин, привалившись грудью к верстаку, пил чай. Пил из блюдца, растопырив толстые волосатые пальцы, прихлебывая и громко хрустя сахаром.

- Изволите для начала протоколы изучить? - не без иронии спросил меня Борин.

- Нет, не изволю. Для начала мы с вами побеседуем.

- Как прикажете. - Борин усмехнулся, выставил вперед свою седоватую бородку. Она у него была такой же ухоженной, как у Дубовицкого. Они вообще походили друг на друга уважительным отношением к своей внешности. Но этим сходством и ограничивалось. Отпрыску захудалого дворянского рода Борину, видно, пришлось испытать немало мытарств и унижений. В отличие от Дубовицкого сей желчный господин хорошо знал, почем фунт лиха.

- Почитаю своей обязанностью доложить, что хвастать покуда нечем, - сказал он. - Бумаг преизбыточно, а толку не вижу.

- Преступники не оставили следов?

- Нет, этого я отнюдь не утверждаю. Следов на десять ограблений хватит. Я, к примеру, обнаружил отпечатки пальцев. Господин Волжанин высказал небезынтересную идею об узлах на решетке. Узлы морские, так называемые «рифовые». Следовательно, можно предположить, что, по меньшей мере, один из грабителей сведущ в морском деле. Но что со всем оным прикажете делать? Картотеками регистрации уголовников мы не располагаем. Они разгромлены толпой еще в марте семнадцатого. Агентуры мы тоже лишились. Господин Дубовицкий считает агентуру позором для русской демократии… И наконец, учтите обстановку в Москве после амнистии, объявленной Временным правительством. Мы не успеваем не только ловить уголовников, но даже регистрировать преступления. Мы беспомощны. До революции мы знали: этот - карманник, и он никогда не будет участвовать в ограблении. Этот - домушник, специалист по квартирным кражам. А нынче карманники занимаются бандитизмом, домушники идут на мокрые дела…

Я дал ему выговориться и достал из кармашка часы.

- А теперь выслушайте меня. Вы, уважаемый Петр Петрович, проговорили пятнадцать минут. - Я постучал ногтем по циферблату. - Ровно пятнадцать, и не сказали почти ничего, что бы представляло практический интерес.

- Позвольте… - начал было Борин, но я его оборвал:

- Нет, не позволю, Петр Петрович. Глубоко сожалею, но вынужден вам напомнить, что вы находитесь при исполнении служебных обязанностей и докладываете обстановку своему начальнику, заместителю председателя Московского совета милиции. На дальнейшее же попрошу учесть, что теперь вы будете работать непосредственно под моим руководством, так как расследование поручено мне. А я привык ценить время и не намерен выслушивать ваши мысли по вопросам, не имеющим касательства к розыску.

Наступило молчание. Артюхин поставил на стол блюдечко с чаем. Борин побледнел, затем лицо его пошло багровыми пятнами.

- Если желаете, можете закурить, - разрешил я. - Говорят, это успокаивает нервы.

Чувствовалось, что бывшему полицейскому стоит неимоверных усилий сдержаться. Но он все-таки сдержался: сказалась многолетняя закалка. Прежний режим умел воспитывать своих чиновников: даже керенщина и та их не испортила…

- Итак?

Борин достал из стола сломанную шкатулку из пластинок американского зеленого дерева. Она была выложена изнутри гофрированным серым шелком, а снаружи инкрустирована слоновой костью. На светло-зеленой крышке улыбалась обнаженная женщина, в которую целился из лука сдобный, как довоенная булочка, амур. У женщины были длинные стройные ноги. Одной рукой она для порядка прикрывала грудь, а пальцами другой опиралась на выступ скалы.

- Надеюсь, что это представит для вас практический интерес, господин Косачевский?

Шкатулку, вернее ее обломки, инспектор обнаружил в снегу под взломанным окном ризницы. В описи похищенного она не числилась, да и трудно было бы предположить, что вещь со столь фривольным сюжетом являлась принадлежностью ризницы.

- Какие же у вас предположения?

- Для начала следовало бы разыскать хозяина. Работа по кости уникальная, да и герб владельца имеется.

- Вот и займитесь этим. - Я посмотрел на часы. Помощник ризничего сообщил мне, что патриарх Тихон хочет со мной встретиться. Заставлять ждать главу русской православной церкви было бы невежливо.

Но беседа с Тихоном не состоялась…

IV

Чиновник Московской патриаршей конторы остановился в нескольких шагах от моего стола.

- Телефонировал секретарь его святейшества. Патриарх очень сожалеет, что не сможет прибыть в Кремль. Однако он будет рад видеть вас завтра у себя в Троицком подворье. Что прикажете передать?

- Передайте патриарху, что я разделяю его сожаление, - сказал я. - И еще передайте, что прием посетителей в здании Совета милиции ежедневно с трех часов пополудни. Часовой проводит его.

Чиновник озадаченно посмотрел на меня.

- И распорядитесь относительно чернил. Они у вас высохли.

- Красные прикажете? - утвердительно сказал он, видимо, полагая, что большевистские комиссары предпочитают все только красное.

- Черные. Самого монархического оттенка. И бумаги.

Разговор этот происходил в большой запущенной комнате, где в ожидании патриарха я собирался подготовить справку об ограблении ризницы для председателя Совета милиции Рычалова.

Комната ничем не отличалась от обычных канцелярских помещений. Половину стола занимали массивный письменный прибор и необходимая принадлежность всех присутственных мест старой России «зерцало» - треугольная приема с наклеенными на ней тремя знаменитыми петровскими указами, учреждающими во веки веков закон и порядок.

«…Всуе законы писать, когда их не хранить или ими играть, как в карты, прибирая масть к масти, чего нигде в свете так нет, как у нас было, а отчасти и еще есть, и зело тщатся всякие мины чинить под фортецию правды».

Указы на зерцале пожелтели: их не обновляли с Февральской революции.

Горбатый служитель принес чернила, разлил их по чернильницам. Убедившись, что мне больше ничего не требуется, вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Ни справок, ни докладных записок я раньше не писал. Мне приходилось заниматься пропагандой, сидеть в тюрьме, выступать на митингах, стрелять. Но докладные… К новому роду деятельности я приступил не без опаски, хотя передо мной и лежали эпистолярные образцы Кербеля и Карташова.

«Настоящим ставлю Вас в известность, что…» Первая фраза, кажется, получилась, но дальше дело пошло хуже. Путаясь в прилипчивых и вязких «коих», «вышеизложенных» и «нижеуказанных», я испортил несколько листов бумаги, но справку все-таки написал.