Вдруг его лицо побледнело и перекосилось, и он легко, словно пушинку, поднял ее на руки и понес к матрацу.
Он медленно, бережно положил ее на полосатое покрывало к самой стенке. Она заложила руки за голову и молча, в ожидании, смотрела на него. Генерал навис над нею, оскалившись, с закрытыми глазами, цепенея. "Ну, горилла! – неожиданно пронеслось в Таниной голове. – Мне это надо?" Она поспешила отогнать непрошеную мысль.
Вдруг Генерал лицом вниз рухнул на матрац рядом с Таней. Лежал, не поднимая головы, молчал.
– Paint your face with despair... – выводил ангельский голос Яна Гиллана.
Таня ждала. Минуты тянулись. Она не понимала, что происходит. Закружилась голова – то ли от резкого эмоционального спада, то ли от облегчения. Она коснулась ладонью его затылка.
– Что, милый, что?
– Убери клешню, – прошипел он сквозь зубы.
– Что? – Краска ударила ей в лицо.
– Уйди, – сдавленно произнес он. – Прошу тебя...
Она перелезла через него, попутно выключив магнитофон, и в тишине прошла к окну. Такой пощечины не заслужила. Тут что-то не так. Бледная как стенка, она налила полстакана лимонаду, не спеша выпила, потом налила еще, подумав, добавила коньяку и, вернувшись к постели, присела на самый краешек.
Генерал по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в подушку. Она поднесла стакан к его голове.
– Вот, миленький, выпей.
– Уйди, – глухо повторил он.
Тут она завелась. Поставила стакан на тумбочку и прилегла грудью на спину Генералу. Правой рукой она стала тихо гладить его затылок, уши, шею.
Он молчал, не поднимая головы.
– Тебе плохо? – еле сдерживая себя, чтобы сверху его не пришлепнуть, спросила Таня как можно ласковей.
– Н-нет, – еле слышно ответил он.
– Тебе плохо со мной, да?
– Нет-нет, – ответил он, уже громче.
– Тогда что?
Он молчал. Она приподнялась, сняла стакан с тумбочки и вновь поднесла к голове Генерала.
– Выпей, родной мой. Выпей, и все пройдет... – пел ее голосок елеем.
Он чуть повернул голову, покосился на Таню красным глазом, потом перевернулся, приподнялся, взял стакан из Таниной руки и жадно, запрокинув голову, выпил. Потом с силой швырнул стакан через всю комнату. Чудом не задев телевизор, стакан ударился о противоположную стену и разлетелся вдребезги.
Генерал молча, тяжело смотрел на Таню. По-звериному. Загнанным волком. Ее как обожгло. Она увидела истинное лицо, во всем совпадающее с ее ожиданиями и грезами. Вот таким он был ей желанен. Дикая, безудержная стихия рванулась из глубины ее сознания. Она порывисто обняла его и стала покрывать это скорбное лицо поцелуями. Рот с опущенными уголками, нос, лоб, скулы, открытые глаза. Через некоторое время она почувствовала, что его губы шевельнулись и он начал отвечать ей слабыми, какими-то неуверенными поцелуями. Мозг, лихорадочно выискивающий твердую почву, отметил новое движение. Мысли устаканивались. Потом он взял ее за плечи и стал отводить их назад. Она немного отодвинула лицо от его лица и посмотрела на него. Ситуация стала контролируемой.
– Налей мне, – хрипло сказал он. – Коньяку. Полный.
Она поднялась, подошла к окну, налила из пузатой бутылки в уцелевший стакан. Снова захотелось ему врезать.
Он перекинул ноги через край и резко сел. Взяв принесенный стакан, он одним глотком выпил половину и уже медленно, прихлебывая, стал допивать остальное. Таня села рядом с ним, прижавшись бедром к его бедру, и положила руку ему на плечо. Он допил, поставил стакан на пол и замер, чуть покачиваясь вперед и назад. Молчала и Таня. Она ждала.
Так прошло около минуты. Потом Генерал резко выпрямился, так что Танина рука слетела с его плеча, отодвинулся от нее и посмотрел ей прямо в глаза.
– А, ладно, – он махнул рукой и криво усмехнулся. – Все равно, в последний раз видимся. – Она кивнула, нутром чуя, что это далеко не так и никуда он теперь не денется. Если уж овладела собой, поломает и его. Что на самом деле уже случилось. – Никому не говорил, а тебе скажу. Знаю, не продашь...
Таня кивнула, ничего не говоря. Ее слова были сейчас не нужны.
– Я ведь мальцом-то шустрый был, из ранних. И марусю имел не из дворовых каких-нибудь, а справную, взрослую, майорскую жену. А потом – первая ходка, по малолетству еще, ну и... Короче, подсел я на Дуньку Кулакову, и крепко. А что делать? Баб на зоне, считай, не было, а петухов драть как-то западло... Ну, откинулся, значит, первым делом к крале своей зарядил, чин чином, букет сирени, шампанского пузырь... И по нулям. Полная параша. Звиздец без салюта. Озверел я тогда, загулял по-черному, на взросляк по бакланству пошел, позорно. А там все по новой. – Он плеснул себе еще коньяку, выпил, закурил, посмотрел на Таню. Та, хоть почти ни слова из его рассказа не поняла, кивнула со значением. – Я потом и лечиться ходил, да без толку все. Так вот и живу на самообслуживании. Иногда от тоски на бан сгоняешь, снимешь сусанну позабубенней, в парадняке оприходуешь – и вся любовь.
Красочный язык Генерала окатил своей новизной, а потому в суть проблемы Таня въехала не сразу, а лишь тогда, когда он упомянул о лечении. Читала она об этом брошюрку, тайком подцепленную на Никитиной полочке, "Мы мужчины" называется... Что ж, дело житейское, хотя больше по части прыщавых подростков. Ой, темнит что-то волчара, только вот зачем? Ладно, родной, хочешь поиграть, я согласна. Поглядим, надолго ли тебя хватит.
А Генерал поднял голову и, не глядя на Таню, тусклым, бесцветным голосом сказал:
– Все. Это все. Иди. Кому расскажешь – убью. Но она не ушла. Ведь слова его не на это же рассчитаны. Она вновь ощутила себя опытной, мудрой женщиной – и не беда, что опыт этот не наработан ею, а словно подарен свыше. Свыше ли? Взяв в ладони его лицо, она стала покачивать его, как младенца, приговаривая:.
– Бедный-бедный Генерал... глупый-глупый Генерал...
Он опешил.
– Чего?
Она перестала покачивать, но руки с его лица не сняла.
– Послушай меня, глупенький мой, только не перебивай. Смотри мне в глаза, отвечай на вопросы и думай, прежде чем говорить.
Он криво усмехнулся.
– Ну ты наглая! Прямо опер! Смотреть в глаза! Отвечать на вопросы!
– Опер так опер. По-твоему, все твои беды от того, что ты не можешь нормально впердолить?
И опять она его срезала! На этот раз словцом, которого он никогда не слышал, но смысл которого был ясен предельно. Вот это девчонка!
– Д-да...
– Ну и дурак!
Он вскинулся, но увидев в больших золотистых глазах лишь нежность, присмирел.
– Так вот, все твои беды от того, что ты никого не любил и тебя никто не любил. Потому что если любишь человека, то хочешь дать ему такое счастье, которое будет счастьем для него, а не для тебя... А он, если любит, даст тебе твое счастье... А изъяны исправит только любовь. Согласен?
– Ну?..
Он не понимал, куда она клонит, и затаился.
– И если, приходя ко мне, ты будешь думать только обо мне, а не о том, получится впердолить или нет, то все будет хорошо. Согласен?
– Ну...
Он натужно соображал, чё ей надо.
– И если я, приходя к тебе, буду думать не о том, хорошо ты мне вставишь или нет, а о том, хорошо ли тебе со мной, то тебе действительно будет хорошо... Согласен?
– Ну.
Таня как-то резко помягчела и отвела взгляд.
– И ты, мой генерал, нужен мне таким, какой ты есть, – сказала она и положила голову ему на колени.
Он стал молча, рассеянно гладить ее медные кудри. Она лежала и тихо-тихо мурлыкала. Так прошло минуты три.
И тут Таня поднялась.
– Вот что, генерал, поставь-ка музыку. Только поспокойнее.
Он вскочил с матраца и принялся рыться в пленках. Таня подошла к окну и налила полстакана коньяка, дополнив доверху лимонадом. Она на ходу выпила половину, а другую поставила у магнитофона и отошла в центр комнаты.
Генерал отыскал нужную кассету и установил ее на магнитофон. За спиной он услышал какие-то движения, но не придал им значения. Когда он включил магнитофон и повернулся к Тане, она стояла посреди комнаты, покачиваясь и сжимая что-то в кулаке. Он хотел подойти к ней, но она сказала: