- Его тоже держи! - крикнул старуха.
Всего то чуть не хватило Роксане, чтобы выбежать во двор вслед за Леоном: в дверях ее сбила Мара, бросившаяся выполнять приказ. На бегу толкнула в бок - и отлетела Роксана в угол, прямо в цепкие объятья второй морочницы.
- Рот ей закрой, - старуха тяжело поднялась с лавки.
Морочница пыталась ударить Роксану в лицо, но та успела отклониться. Кулак Мары угодил в стену. От удара лопнула кожа на костяшках. Края раны обнажили сухую мертвую плоть.
Роксана что было сил рванулась к двери и опять потерпела неудачу. Бесстрастное лицо Мары возникло перед ней. Тошнотворный запах разложения поплыл по избе.
Все, что было нужно, откинуть дверь ногой и выскочить во двор, но короткий, нечеловечески сильный удар в живот настиг девушку. В глазах заплескался красный туман. От боли она согнулась пополам. Еще миг - другой она безуспешно пыталась втолкнуть в себя воздух. Потом с трудом выпрямилась, держась рукой за стену. И тут же ей накинули на голову платок, плотно закрывший рот.
- И руки завяжи. Вот веревка, - распорядилась старуха, сгребая со стола на пол все, что там стояло. - На стол ее.
В голове по-прежнему стоял туман и Роксана мало что понимала. Ей крепко стянули руки за спиной. Как куль с зерном Мара подняла ее. Костлявые пальцы больно впились в спину. Роксана еще пыталась достать ее ногой - это было все равно что пинать бесчувственное дерево. От удара о стол зазвенело в ушах. Роксана пыталась языком отодвинуть кляп, закрывающий рот, но видит Отец, Мара постаралась на славу.
- Хорошо. Ноги вяжи, давай, вертится как змея. Оно и понятно, жить всем хочется, - у старухи в руках появились черные свечи. - Как знала, берегла. Туже вяжи, туже... Все, пойди, помоги сестре. Сдается мне, этот второй за извергом побежал. Обоих убейте. Иди, иди, без тебя здесь разберусь.
Когда за Марой хлопнула дверь, старуха качнулась к открытой печи и зажгла фитиль черной свечи от тлеющих углей. Слабый огонек бабочкой трепетал в темноте.
- Вот как получилось, - не обращая внимания на мычание Роксаны, негромко бормотала старуха, как сказку рассказывала непослушным внукам. - Не думала я, что перед смертью Отец позволит мне с тобой встретиться. Да... не дергайся, не вызовешь демона своего, как ни пытайся. Мысли он твои слышит, но не придет. Для прихода ему слово нужно, только оно дверь открывает в наш мир. Это раньше я боялась, да ты видно глупая или понадеялась, что я старая, не разгляжу... Не знаешь ты, девка, скольких одержимых я на тот свет отправила.
Между тем, старуха зажигала свечи - одну от другой - и ставила по краю стола. Как ни вертелась Роксана, задеть их не могла.
- Будешь дергаться, раньше времени ножом полосну. Старая я, и правда, стала. Видишь, не сразу тебя распознала. Еще ночью, вчера. Раньше, бывало, одержимых издалека чуяла. Упокоишься скоро, - вдруг торжественно объявила она. - Радуйся, что с миром. А то рано или поздно, демон все равно верх бы над тобой одержал, да душу твою сожрал. Ты спасибо мне скажи, а ты дергаешься.
Свечи то разгорались, то гасли, не тревожа темноты, что вливалась через оконца со двора. Лица старухи Роксана не видела, лишь бельма слепых глаз ловили отсвет пламени.
- Ты одного не понимаешь, - старуха надвинулась на Роксану, - что вместо одного демона, я убью двоих. Скажу тебе больше, чтоб знала ты перед смертью: матерь свою благодари за черного демона. Всю жизнь носила под сердцем и тебе передала, считай по наследству, с кровью своей. Только одно дело носить, а справиться? Разве ж можно? Так не дано ни тебе, ни ей. Убью и тебя, и двух твоих демонов. А пепел твой развею по ветру. Над болотом. Болотник не обидится, а лесу такая дрянь ни к чему.
Пронзительный тонкий крик ворвался в комнату, заставил пламя свечей колебаться в такт. У Роксаны не было сомнений - так мог кричать только Леон, и то, перед смертью.
Девушка выгнулась дугой, отчаянно пытаясь хотя бы опрокинуть свечи как пасть голодного зверя сомкнувших круг. Но стол был большим, а свечи стояли далеко. Все, чего она добилась - ехидного смешка старухи. Руки, связанные за спиной, затекли. Язык онемел. И каждое мгновение ожидания лишь усиливало ток крови, спешившей донести страх в каждую частицу тела.