Однако более всего Роксану пугала перспектива обходить вокруг неизвестно как далеко простирающейся каменной гряды. Или - такое не привидится и в страшном сне - карабкаться вверх, не зная толком дороги.
Промаявшись в бесплодной попытке уговорить себя согласиться на обход, девушка спустилась на землю.
Рассвело. В лесу чувствовалось дыхание осени. Жухла трава, молодая поросль дубов да кленов не радовала глаз сочным зеленым цветом. Дурманящий аромат последних осенних цветов, проредивших низкие кусты багряника, настиг Роксану у реки.
Единственный день, отведенный для отдыха, следовало провести с умом. От тревожных мыслей, ожидающих своей очереди, никуда было не деться. Как ни пыталась от них отгородиться и отодвинуть решение главного вопроса на потом, все без толку. Потому что знала - вопрос давно решен и никто, тем более - ничто - не заставит ее карабкаться в горы, каждый миг ожидая обвала. Но тревога, вот она, никуда не делась. Только усиливалась, стоило представить себе узкую тропу, на которой шаг вправо - обрывистый берег с урчащим от нетерпения водным потоком. А шаг влево - неприступная крепостная стена. Кто знает, какие неприятности готовятся для путников за молчаливыми стенами, на первый взгляд давно лишенными человеческого присутствия? И не будет ли в таком случае шаг вправо предпочтительней?
У излучины реки, недалеко от того места где остановился малочисленный отряд, обнаружилась вполне спокойная заводь. Однако вскоре выяснилось, что уютное местечко уже занято. Слава Свету, выяснилось это еще до того, как Роксана открыто вышла из зарослей ивы, полоскавшей тонкие ветви в реке.
Голый по пояс кочевник сидел на камне, спиной к Роксане. Бугрились мышцы под смуглой кожей. По рукам тянулись белые нити заживших шрамов. На плече росчерком кнута темнела татуировка. Только сейчас Роксане удалось разглядеть, что это и было изогнутое в стремительном взлете изображение кнута.
Девушка собиралась тихо встать и уйти, пока звериное чутье не подсказало кочевнику присутствие человека. Однако ее остановило неловкое движение Ханаан-дэя. Поначалу она не поняла, что именно он делал. Нет, она отлично видела свежие раны, тянувшиеся по спине - судя по всему, та Мара основательно потрепала его, набросившись сзади. С неудовольствием Роксана отметила, что раны были нехорошими. Три дня прошло, а две полосы еще кровоточили, а края сочились сукровицей.
Кочевник пытался рукой достать до спины, но у него ничего не получалось. Потом Роксана поняла, что он старается достать раны мазью. Спина была измазана более чем наполовину, но большая часть мази в раны не попала, хотя кочевник выказывал настоящие чудеса изворотливости.
Смотрела Роксана, смотрела, как кочевник тянулся, то левой, то правой рукой, обнимал себя за плечи и несмотря на трагичность ситуации, с трудом сдерживала смех. Ее останавливало лишь то, что обладающий отменным слухом кочевник за неосторожно вырвавшийся смешок способен сломать ей шею.
Чтобы сбить смешливый настрой, Роксана покусала для верности губы и не скрываясь вышла из кустов, нарочно производя больше шума.
Как она и предполагала, за те несколько шагов, что она прошла, кочевник многое успел. Например, успел вскочить и развернуться к ней лицом. В его руке блестел невесть откуда взявшийся нож, но ему было далеко до того, что красовался у нее на поясе. Роксана отметила это вскользь, после того, как подошла ближе. Так, что смогла рассмотреть татуировку до мельчайших деталей. Мастер был виртуозом - особенно ему удался металлический шарик, венчающий конец кнута.
Ханаан-дэй ждал. И в его глазах зрел вопрос.
Она не стала его мучить.
- Я помогу, - она протянула руку, - давай мазь.
Если он и колебался, то сделал это незаметно.
- Сядь, мне будет удобнее.
Он снова опустился на камень, с которого поднялся мгновенье назад.
Мазь сладко пахла и была прохладной на ощупь. Роксана осторожно намазала рану. Потом сорвала листок и убрала остатки, размазанные по спине.
Сначала кочевник вертел бритой головой, проверяя, все ли она делает так как надо. Потом угомонился. Он сидел смирно, дышал ровно и позволил Роксане спокойно закончить работу. А она думала о том, как же он умудряется бриться каждый день и ни разу не порезаться?