Не знаю, сколько времени я бежала за Чертом, рука была крепко зажата в его ладони. Ноги вязли в снегу. Да еще и ветер, который понемногу усиливался, дул в лицо. Но, в конце концов, я упала. Лицом в сугробы. Со всего маху. Чуть не свалив следом за собой мужчину. Он чертыхнулся и помог мне подняться, отряхивая с меня снег. Было неудобно за свою неуклюжесть. Но идти в таком темпе, проваливаясь по колено, я больше не могла. Дыхание сбилось, сердце колотилось в грудной клетке будто раненый зверь.
— Курить бросай, — почему-то вдруг засмеялся Илья. Заправил выбившиеся пряди волос мне под шапку. — Тебе не идет этот образ.
Немного постояли, пока дыхание мое не выровнялось. Он оглянулся. Хромого с Псом видно не было. Снова взял меня за руку и, уже не торопясь, пошел, уводя за собой. Как ни хотелось сейчас спросить, что случилось с Мишкой, я молча брела рядом, прикусив язык.
— Ты сказала, что в детдоме с самого детства жила, — вдруг сказал сталкер. — А родители? — он обернулся ко мне. И добавил: — Прости за бестактность.
— Да нет, нормально все.
Сейчас мне почему-то хотелось рассказать ему все. Обычно я не была склонна к откровениям. Тем более, с малознакомыми людьми. Но на Илью это почему-то не распространялось. Было в нем что-то, располагающее к таким беседам, во время которых можно говорить даже то, что не расскажешь на исповеди:
— Честно, я их не помню. Я не знаю, как это, чувствовать их любовь и заботу. С самого раннего детства меня окружали такие же, как и я, сироты. У некоторых из них были и мама и отец, но чем иметь таких родителей, лучше быть круглой сиротой. Настоящей. А не когда ты просто живешь в интернате потому, что им не нужен. У Тохи была такая мать. Мы, правда, не знали об этом. Она жила где-то в свое удовольствие. Пила, меняла мужиков. Изредка к Тохе приезжала старая бабушка. Привозила печенье и апельсины. Мы завидовали ему. Хотя чему завидовать? Он был такой же, как и мы сирота. Но у него была какая-то далекая родня, которая хоть изредка маячила на горизонте. У меня и такой не было.
Я помню себя где-то с трех лет. Тогда я уже была в детском доме. Маленькая, злая. Чувство справедливости у меня, наверное, обострено было, я без раздумий кидалась в драку, когда обижали слабых. Становилась на их защиту. Так сдружились с Антохой. Всем товарищам по несчастью врали, что мы брат с сестрой, пока сами в это не поверили. Друг друга в обиду не давали. Но воспитатели меня любили. Все говорили, что я обязательно найду своих родителей, которые меня заберут к себе. Пару раз меня действительно были готовы взять в приемную семью, но что-то не складывалось, и из детдома я перешла в интернат.
Лет в двенадцать Антон начал розыск своих родителей. Я тоже не отставала. Тогда-то и выяснилось, что он сирота при живой матери, а мои родители погибли в какой-то жуткой аварии. Не знаю, как я уцелела и была ли, вообще, в этот момент рядом. Но мне, все-таки, было не так обидно, как Тохе. Меня никто не бросал. И наверное, любили и носились с каждой моей болячкой, пока были живы. Жаль, я всего этого не помню…
Тогда же мы с ним начали регулярно сбегать из ненавистного дома-интерната. Мы воровали булки и сгущенку в супермаркетах. Удирали от ментов. Приключений было, что тебе и не снилось. Нас упорно возвращали обратно. Антона пару раз отправляли в дурку, как зачинщика. В интернатах это обычная практика, всех неугодных отправлять в психушку. Чтоб мозги им там подкрутили. Но потом выписывали, и снова интернат. Меня это миновало. Почему-то считалось, что я попадаю под его дурное влияние.
После интерната оказалось, что от той самой бабушки Тохе осталась скромная квартирка на окраине Брянска. Нас с жильем, которое положено сиротам, умудрились побрить. Первое время я и Наташка, наша с ним общая подруга, квартировали у Тохи. У них там даже любовь какая-то случилась, — усмехнулась, как же давно это было. — Потом они стали ругаться из-за Тохиных увлечений экстримом. Он любил всякие сплавы по горным рекам, лазание по горам и подземельям. Иногда даже дрались. Я становилась между ними. Но, сам понимаешь, так не может продолжаться долго. Тем более, в то время я редко у них появлялась. Почти вышла замуж… — я вдруг осеклась и поняла, что дальше говорить не могу. Рассказывать про Ярика я не могла. Даже через столько лет. Даже Илье.
— Почти, — эхом повторил Черт. — Значит, не вышла?
— Извини, я не хочу об этом говорить. Не могу, — голос дрогнул.
— Тогда не нужно, — обернулся мужчина. — Не вороши это. Не расстраивайся лишний раз. Надумаешь — расскажешь. А нет — значит, нет.
— А дальше ты знаешь, — тихо добавила я. — работала корреспондентом в газете. По заданию поехала снимать любимые руферские катакомбы. И попала… Фотик редакционный там потеряла. Сама еле сбежать умудрилась… Вот, теперь ты про меня все знаешь.
— Почти, — вставил Илья.
— Ты прав. Но это больше, чем я знаю про тебя.
— Раз пошла такая пьянка, говори, — предложил Черт. — Что тебя интересует?
— Там. За Зоной ты чем занимался?
— До того как заболел, работал на скорой. Медбратом. Хорошая работа была. Мне нравилось. Особенно ночные дежурства.
— Значит, ты у нас медицина?
— Ну да. Помощь первую оказать могу.
— Вот почему ты так быстро с ногой моей справился?
— Ерунда. Обращайся.