– На эту тему есть, помнится, красивый разсказ у Захер-Мазоха,-заметил я.
Мой собеседник внимательно взглянул на меня.
– Может быть… не помню… А у вас читают Захер-Мазоха?
– Очень любят. И его и Эмиля Францоза.
– Кто вам больше нравится?
– Разумеется, Захер-Мазох. Незнакомец одобрительно закивал головою:
– И мне тоже. У вас есть вкус. И мне тоже… Он задумался.
– Скажите,-возобновил он разговор,-не замечали вы, что у каждой необыкновенной истории есть непременно два оборота, как у медали? Так-трагедия, так-водевиль. Так величаво – так-глупо и пошло. Впрочем,- улыбнулся он,-иначе и быть не может: таков и сам отец всей сверхъестественной лжи – дьявол: то Сатана Байрона и Мильтона, то смешной чортик уличнаго Петрушки… Вы любите истории с чертями?
– Как вам сказать? Равнодушен к ним.
– Я разскажу вам случай, где чорт играл весьма трагическую роль и вел себя чортовски, хотя и горько поплатился за это…
Место действия здесь – на невысоких галицийских холмах, между которыми несет нас поезд.
Время, лет сорок, много пятьдесят тому назад. Я мог бы представить вам живых свидетелей происшествия.
Недалеко от Коломыи есть фольварк Цехинец. В ту пору он принадлежал пану… ну, положим, хоть Висловскому, помещику не из самых крупных, но с хорошим достатком и большим весом в округе. Жил и правил хозяйством Висловский по-старинному-настоящим польским патриархом-феодалом, но человек был добрый, с хлопами ладил и даже роковой 1840 год, когда столько галицийских панов погибло под ножами и в пожарах народнаго возстания, Висловскому не отозвался лихом. Память его и до сих пор в почете и между поляками, и между русскими. Висловский давно уже вдовел. Жил он в своем фольварке вдвоем с дочерью Стефою – шестнадцатилетнею красавицей, пышною и дикою, как лесной шиповник. Панну Стефу только что просватали за молодого графа, скажем, к примеру, Стембровскаго, в горы, верст за двести от Цехинца.
В один прекрасный полдень, знойный и мглистый, какие часто томят галичан в июле, когда курятся болота и выгорают поземными пожарами леса, Вавжинец 1) Клюга, сын дьячка из униатскаго поселка, под самым Цехинцем, отправился в сад пана Висловскаго за очень привычным ему, но не совсем похвальным делом-красть яблоки.
1) Лаврентий.
Этот Вавжинец был оригинальный мальчишка-из поэтических уродцев, каких так любят описывать…-разсказчик усмехнулся, останавливая на мне со странною веселостью свои блестящие глаза,-так любят описывать помянутые вами сейчас Захер-Мазох и Францоз…
Природа наградила Вавжинца личиком ангела и телом дьяволенка, укоротив ему левую ногу против правой, хромота повлекла за собою кривобокость, и мальчик вырос горбуном. Как все уродцы, если они не злы и не идиоты, он отличался редкою музыкальностью и был большой мечтатель-охотник считать звезды и улетать мыслями за тридевять земель в тридесятое царство. Что касается его умственных способностей… их размер, я думаю, достаточно определен уже тою подробностью, что ему было восьмнадцать лет, а он лазил по чужим садам воровать яблоки с тем, чтобы ввечеру проигрывать их ребятишкам в бабки.