А дальше было понятно, что после беседы с подругой по телефону, Катя ушла в ванную. Лежала в тёплой ароматной воде, распаковывая новую бритву. Потом был порез и вода, окрасившаяся в алый цвет. Никто из домашних не хватился, всем было всё равно. Её не замечали при жизни, когда, сделав все дела, она оставалась наедине сама с собой. Её не заметили после смерти…
Её так и не услышали…
В бюро вернулся Володя совсем без настроения. Катя эта никак из головы не шла.
***
— Хочешь, заберу я у тебя это дело? Вов?
— Почему так спросил, Семёныч?
— Ты его слишком близко к сердцу принял.
— Принял. Понимаешь, и обвинить-то в принципе там некого. Они все внесли свою лепту, все члены её семьи. Каждый по чуть-чуть. А потом объединились против неё, выбрав её виноватой. Им стало удобно вымещать на ней своё зло, свои обиды, которые её в принципе-то и не касались. Просто негатив, накопленный за день. Затем это вошло в привычку: выместили своё зло — и самим полегчало. Не знаю, хорошим человеком она была или плохим, но смерти она точно не заслуживала. Там, в ванне этой, одиночество кричало, только его не слышал никто. Она в одежде, причёсана, как на выход. Это значит, что готовилась она. Не спонтанный шаг, обдуманный, понимаешь?
— Вова, ты не прав. Она дочку десятилетнюю оставила. На кого? На своих убийц? Так это эгоизм, Вова. А о матери своей она подумала? Готовилась она… Вот ты её и пожалел, один из всех. Ты единственный услышал. А толку? Прекрати жить чужими жизнями, свою строй. Нет, не заберу я у тебя это дело, доводи его до конца и делай выводы. Только правильные выводы. А я с тебя спрошу, про всё и за всех. Потому что я твой начальник. Кстати, с самого момента открытия небоскрёба Эмпайр-стейт-билдинг, его атаковали самоубийцы, желавшие покончить с собой публично и с помпой. Количество жертв небоскрёба достигает тридцать шесть человек. Они тоже причёски делали и макияж наводили. Готовились, как могли. Чтобы эффектно из жизни уйти. Тебе их тоже жалко? Я вот о чём думаю, неправильно мы самоубийц самоубийцами называем. Сколько людей они своим деянием калечат? Сколько матерей умирают в душе и уже никогда по-человечески жить не могут? Сколько детей плачут по своим родителям! Ты эти жертвы считал? Я знаю, почему ты их жалеешь, знаю, Вова. Потом поговорим.
***
Каждое судебно-медицинское вскрытие начинается с изучения одежды покойного. Это закон. Судебный медик обязан детально описать не только предметы одежды, но и все повреждения, имеющиеся на них. На мокрой Катиной одежде не было повреждений, только кровью она пропиталась. И на теле следов насилия тоже не было. Только вот измерять моральные травмы и душевное насилие судебные медики не научились.
Уже был написан протокол вскрытия и на анализы отправлены биологические жидкости. Всё было сделано тщательнийшим образом. Но тоска не проходила.
Приходил муж, забрал золотые украшения. Сказал, что и подумать не мог, что такое могло случится. Переживал, или так Володе казалось.
А потом позвонила Оксана. Марию Юрьевну выписали, они с отцом её домой привезли. Напомнила, что ждёт его к ужину. Ненавязчиво так напомнила.
Но он-то знал, к чему приведёт сегодняшний ужин. Надо определяться уже. Может быть, и нет у него к Оксане таких сумасшедших чувств, как были к Лене. Но ему далеко не восемнадцать и не двадцать. А с Оксаной ему тепло. Так что ещё ему надо?
Пришла пора собираться домой. Решил зайти в ювелирный, купить кольцо, чтобы всё путём.
Вышел из здания бюро, вдохнул глоток вечернего прохладного воздуха и закурил.
На телефонный звонок ответил, не задумываясь, и даже не глядя на входящий номер. Был уверен, что звонит Ксюша.
Но с удивлением услышал голос Лены.
— Здравствуй, Вова!
— Здравствуй, не ожидал.
— Я с Маринкой по скайпу общалась. Она говорит, что видела тебя, что у тебя всё хорошо, что ты на своих ногах и даже почти женился. Я рада за тебя, ей-богу рада. Удивилась, таких прогнозов тогда никто не давал, говорили, что не встанешь на ноги. Так что ты молодец, Вова.