Солнце поднялось еще выше, раскалив железную клетку до поистине адской температуры. Но заключенный только недовольно поморщился и даже не подумал сдвинуться с места, все равно это было бесполезно. Он только закрыл глаза и стал подумывать о том, чтобы провалиться в дрему — глядишь, время пролетит быстрее. Но едва заманчивая мысль пришла ему в голову, льющийся сплошным потоком солнечный свет кто-то загородил. Должно быть, вернулись глазеть жители города, — лениво подумалось заключенному. Он был сыт этим по горло и потому не захотел открывать глаза.
Через секунду до него донесся тихий говор. Говорил охранник, которому было велено следить за тем, чтобы заключенный в клетке особо не бесновался, а жители не рисковали и не просовывали руки сквозь прутья решетки. Совсем как в зоопарке, с той только разницей, что львы и волки не умеют как следует говорить. Так что не было ничего удивительного в том, что диалог между охранником и неведомым гостем звучал так:
— Это не самая лучшая идея. Он опасен.
— Я осторожно! Только поговорю немного.
— Нельзя с ним говорить! Да и не станет он.
— Ну на минуточку. Можно? Ой, а почему на табличке имени нет?
— Так его и нет.
— Глупости какие! Ну конечно же, есть.
Теперь до заключенного донесся шорох — видимо, говоривший подошел вплотную к клетке. Любопытство взяло верх, и преступник медленно приоткрыл глаза, на всякий случай всем своим видом показывая, что он недоволен нарушением своего покоя. Но гостя это совсем не смутило.
Держась обеими руками за прутья решетки, он заглядывал в клетку возбужденно сверкающими голубыми глазами. Несмотря на вполне взрослый возраст, стриженные золотистые волосы придавали ему совсем невинный вид, и радостная улыбка очень шла этому облику — чувствовалось, что она частая спутница этого юноши, так бесстрашно и вместе с тем безрассудно заглянувшего в тюрьму опасного преступника. Вдобавок к этому, он почти счастливо выпалил:
— Привет, Чертик!
Тот, кого назвали Чертиком, оторопело уставился на него — на такие наглости зеваки еще не пускались. И не то чтобы он разозлился, нет. Смешное слово не задело, а наоборот, как-то очень тепло, но вместе с тем больно опустилось на душу и окутало ее странным волоком. Чувство было необычным, и очень скоро заключенный вместо него ощутил довольно сильное раздражение.
— Ступай своей дорогой, — огрызнулся он.
— Как так? — искренне удивился незваный гость. — Ты меня не узнаешь? Да ведь я — Тополь!
— С чем я тебя и поздравляю, — еще больше разозлился заключенный. Он даже приподнялся на локте, чтобы наградить нарушителя спокойствия сердитым взглядом. — Своих собратьев ищи за площадью, а меня оставь в покое.
Представившийся Тополем оглянулся и в некотором недоумении смерил взглядом ровный ряд чахлых тополей, доживающих свой век у выхода с площади. Потом он вновь прижался к решетке. Улыбка его осталась приветливой, но теперь в ней появилась едва уловимая грусть.
— Так я и думал — ты совсем меня не помнишь. А ведь ты был совсем не таким, Чертик! Зачем ты убил людей? Заблудился ты!
Заключенный не ответил. Тополь продолжил:
— Вот ты убил, а завтра тебя казнят! — заявил он с капризным выражением лица, словно речь шла не о человеческой жизни, а о безвозвратно упущенном десерте. — Отрубят голову, только тебя и видели.
— Слушай-ка, ты, — приговоренный снова откинулся на пол и хмуро уставился в потолок. — Если ты родственник убитых, то приходи завтра сюда и злорадствуй себе на здоровье. А сейчас оставь меня в покое. Не поверишь, но мне бы хотелось провести свой последний день в тишине. Так что проваливай.
Не в меру жизнерадостный юноша немного помолчал, серьезно глядя на него. Потом, вздохнув, сказал:
— Хорошо, я уйду. Но пусть ты меня и не помнишь, мог бы ты мне кое-что пообещать? Сделать кое-что… Для меня.
Заключенный недовольно покосился на него. Но ему стало интересно, какую просьбу может исполнить человек, запертый в клетке среди пыльной площади, и он буркнул:
— Если это поможет тебе исчезнуть, почему бы и нет. Ну?
— Ты же знаешь, что вечером здесь будет большой праздник. Тебе, должно быть, не хочется, но заключенных по желанию выведут на него посмотреть. Даже, наверное, будут настаивать — на нем же должны быть все. Вообще, я приехал сюда, чтобы спеть здесь песню. Можешь согласиться и выйти послушать? Я тебя очень прошу!
Приговоренный задумался. Глупые речи радостного паренька ему пришлись совсем не по душе, но он был прав — настаивать будут. Так стоит ли трепать себе нервы. Возможно, лучше последний раз взглянуть на проклятый праздник. Но что ему до какой-то песни?