- Благодарю вас за оценку, декарий арморис, и ещё более - за обучение этих молодых людей, - церемонно произнес Артур Уоррен. - Я рад, - сказал он, обращаясь к ученикам, - что вы показали себя достойными охотниками и братьями Ордена святого Георгия. Вскоре, я надеюсь, вы сможете назваться не аколитами, но всадниками.
- Теперь же, - продолжал он, наливая себе вина, - выпьем горячего вина, друзья, в знак благополучного завершения дела.
Аколиты потянулись за кружками, Арман Фер молча отсалютовал кубком.
Остаток вечера охотники мирно пили вино и беседовали на отвлеченные темы: об искусстве. Френсис витийствовал, Уоррен поддерживал или возражал, Мэттью ехидствовал и даже угрюмый, как всегда, Арман Фер время от времени вставлял слово-другое.
Через час или около того у младших начали слипаться глаза и Френсис даже едва сдержал зевок посредине особенно длинного пассажа о литературе прошлого века.
Аколиты отправились спать, а старшие ещё какое-то время пили вино, чутко прислушиваясь к звукам за запертыми ставнями.
Однако в эту ночь их уже никто не потревожил.
Ибо тот единственный, кто мог бы это сделать, находился в рощице на берегу моря, в старой беседке, скрытой от чужих глаз.
Он стоял долго, не сводя глаз с бушующих волн. Лицо его было покойно, вид исполнен скорби.
Незадолго до рассвета он исчез и ни одна живая душа не знала, куда именно.
Беседку эту, как говорят, выстроил некий римлянин для своей жены; это место, где принято говорить о любви; из неё открывается прекрасный вид на закат. Говорят, она и поныне стоит, возвышаясь над холодным северным морем.
А наутро, ещё до восхода, когда охотники проснулись, пошел снег. Мягко кружась, он прятал пепел, кровь и грязь.
Скрыл он и след четырех лошадей, увозивших из Монтроза Артура Уоррена, Армана Фера, Френсиса Редфорта и Мэттью МакКинлоха, след, который мог бы открыть кому-то, что ехали они в сторону Эдинбурга.
Им предстоял долгий путь.